Бианки В.В. Первопроходцы Кандалакшского заповедника // «Русский орнитологический журнал» Экспресс-выпуск № 41. Санкт-Петербург. 1998.

Как молоды мы были,

Как искренне любили,

Как верили в себя!

Н.Добронравов

Шел 1992 год, Кандалакшскому заповеднику исполнялось 60 лет. Отметить его с размахом 50-летнего юбилея, когда была организована региональная природоохранная конференция, возможности не было. Но можно было вспомнить о тех, кто стоял у истоков заповедника, о его первых сотрудниках.

Строительство в 1915-1916 годах железной дороги на Кольский полуостров ускорило колонизацию этой северной окраины России. Кандалакша из поморского села быстро превращалась в промышленно-транспортный поселок. Население росло за счет приезжих. Новым поселенцам были чужды сложившиеся веками местные традиции охоты и рыбной ловли. Природные богатства безжалостно эксплуатировались. Угроза истребления нависла и над морской уткой гагой, чей пух высоко ценился на мировом рынке. Природа края нуждалась в защите. В 1932 году на островах южной части Кандалакшских шхер решением райисполкома был создан охотничий заповедник, вошедший в систему Карелпушнины. В 1934 году заповедник передали Карельскому научно-исследовательскому институту. Весной следующего года в Кандалакшу приехал первый заведующий заповедником - научный сотрудник этого института А.А.Романов.

В 1960 году на совещании в Петрозаводске ко мне подошел немолодой русоволосый мужчина среднего роста, представился Алексеем Андреевичем Романовым и подарил журнал со своей статьей о гаге. К большому сожалению, тогда мой интерес к нему не проявился в радости знакомства, расспросах, стремлении продолжить общение. Потом было поздно...

А роль Алексея Андреевича в судьбе заповедника была значительна. Он наладил охрану островов, провел учёт гнезд гаги в 1935 и 1936 годах, исследовал особенности экологии этой птицы, в 1936 году начал работы по её кольцеванию. Однако главная заслуга А.А.Романова в том, что именно он отстоял заповедник в 1937 году, когда его чуть было не закрыли. При образовании Мурманской области к ней отошел Кандалакшский район, и в связи с этим ведомственный Кандалакшский заповедник собирались ликвидировать. Только благодаря усилиям А.А.Романова заповедник удалось сохранить. Его приняли в общесоюзную систему, придав статус государственного. Позже о существовании заповедника в 1932-1938 годах и его первом заведующем А.А.Романове вспоминали редко, а историю Кандалакшского заповедника начинали с июля 1939 года, когда вышло постановление Совнаркома РСФСР "Об организации Кандалакшского государственного заповедника". Исправил эту несправедливость новый директор Б.В.Кестер в шестидесятых годах. Кстати, Лапландский заповедник тоже был создан в 1930 году как ведомственный в системе лесного хозяйства. Только через 5 лет, в 1935-м, он вошел в государственную заповедную систему.

В июле 1939 года заповедные острова в Кандалакшском заливе принял А.В. Федосов, представитель Комитета по заповедникам. В декабре приехал новый директор - А.В.Грибас.

О нем хорошо написал В.Н. Карпович в книге "Кандалакшский заповедник" (1984). Александр Викентьевич Грибас родился в 1893 году в Риге. По специальности он был зубным техником. В 1916 году его призвали в армию. Служил в Преображенском полку, где в марте 1917 года вступил в РСДРП(б). С января 1918 года А.В.Грибас - в Красной Гвардии, затем в РККА. В гражданскую войну он командовал ротой, потом полком, был комендантом Екатеринбурга. После войны Грибас окончил Высшую военно-педагогическую школу, Курсы высшего командного состава РККА и продолжал служить, находясь на политической и строевой работе. В 1933 году Александр Викентьевич оставил военную службу по инвалидности. Известно, что ко времени вступления в директорскую должность он имел одно легкое и один глаз, другой был искусственный. В заповеднике была его первая "гражданская" работа.

Заместителем директора по научной работе стал Владимир Михайлович Модестов. В 1991 году Т.Б. Кулаева передала мне копии материалов о жизни В.М. Модестова, незадолго до этого полученные от его бывшей жены Нины Юрьевны Соколовой. Это был доклад-некролог, написанный его руководителем в аспирантуре профессором С.И.Огневым, воспоминания профессора Г.П.Дементьева и другие документы.

Для меня Владимир Михайлович был тогда прежде всего другом Ю.М. Кафтановского, с которым они выполнили на Семи островах Восточного Мурмана интересные исследования морских птиц Северной Атлантики. Оба погибли в пекле первого года войны.

В марте 1992 года на основании полученных документов, сведений из различных публикаций и того, что знал раньше, я написал к 60-летию заповедника очерк о В.М. Модестове, который назывался "Натуралист — Божьей милостью". Очерк опубликовала в апреле-мае Кандалакшская городская газета "Нива". Я послал его Нине Юрьевне. Она одобрила очерк, внеся небольшие исправления. К сожалению, как я вижу теперь, в нем есть целый ряд неточностей.

После очерка о В.М. Модестове захотелось узнать судьбы других сотрудников и написать о работе заповедника в 1939-1941 годах. В этот период, кроме В.М. Модестова, в заповеднике работали Н.В.Миронова, М.С. Протопопов, В.В. Рольник и другие. Они не были для меня "чужими". Наталия Владимировна Миронова — старшая сестра Евгении Владимировны Королевой и Людмилы Владимировны Мироновой, которых я хорошо знал еще с тридцатых годов по юннатскому кружку при Ленинградском педагогическом институте им. М.Н.Покровского. Кроме того, я встречал Наталию Владимировну в Зоологическом институте Академии наук СССР.

О Михаиле Сергеевиче Протопопове я вначале узнал из работы К.Н. Благосклонова о птицах Кандалакшского залива, в которой есть ряд ссылок на его наблюдения. Потом выяснилось, что в 1940 году М.С.Протопопов кольцевал птиц в заповеднике, а я ловил в 1954-1963 годах помеченных им полярных крачек. М.С. Протопопов погиб на фронте в первую же осень, как и В.М.Модестов, что вызывало боль и создавало особое отношение к ним. Знал я и В.В. Рольник по встречам её на различных конференциях и по публикациям. Таким образом, Н.В. Миронова, М.С. Протопопов и В.В. Рольник были для меня не отвлеченные фамилии, а живые люди.

После того, как я стал расспрашивать о М.С. Протопопове, выяснилось, что в юности он был дружен с А.С. Данилевским и Е.С. Миляновским. С обоими этими талантливыми исследователями и интересными людьми я волею судьбы тоже был знаком.

Чем больше я узнавал о тех, кто работал в заповеднике, тем больше они меня интересовали. С годами этот интерес только возрастал и находил всё больший отклик у участников событий тех далеких предвоенных лет. Постепенно я лучше познакомился с Ниной Юрьевной Соколовой, Наталией Владимировной Мироновой, Галиной Владимировной Шельдешовой (женой А.С.Данилевского). Н.Ю. Соколова передала мне для архива заповедника, кроме материалов, полученных через Т.Б. Кулаеву, полевые дневники В.М. Модестова за 1939 и 1940 годы, машинописный оригинал рукописи его кандидатской диссертации и несколько фотографий. Н.В. Миронова рассказала много интересного о работе в заповеднике, передала свой полевой дневник 1941 года, ряд документов и два письма М.С.Протопопова, полученные ею в 1941 году из армии. Кроме того, она разрешила ознакомиться с письмами, которые регулярно писала отцу из заповедника. Г.Г. Шельдешова тоже рассказала о М.С. Протопопове, передала его фотографию и помогла получить воспоминания о нем от сестры А.С. Данилевского.

Сотрудница центрального архива Московского университета Н.А. Каргина не только нашла сохранившееся "личное дело" студента М.С. Протопопова, но и любезно сделала ксерокопии с важнейших документов и передала их в заповедник. В выяснении судеб людей, работавших в заповеднике, помогла "Книга памяти 1941-1945" (том 3), изданная в 1995 году в Мурманске.

Как это часто происходит, собранные материалы не равноценны, и составленные биографии не одинаковы по полноте. Как в свое время В.Н. Карповичу, мне не удалось найти архивные документы заповедника предвоенных лет.

И еще одно замечание. Поморские названия островов и других приметных мест Кандалакшского залива часто расходятся с написанием их на картах и в других опубликованных материалах. Причины этого различны. В своих публикациях я, как и многие другие авторы, постоянно использую поморские названия, которых нет на карте. Например, остров Голый (на карте) по-местному называется "Девичья луда", остров Криньин — Ириньин, острова Ломтишные — Ломнишные. Название острова Тарасиха, как написано на карте, явно происходит не от имени Тарас, а от слова "торос" (торосы - громоздящиеся льдины), а значит, правильнее писать его через "о".

Особо надо сказать о правописании названия острова Ряшков. На карте это название пишется через "ш", а в биологическую литературу остров вошел с буквой "ж". Приверженцы этого варианта написания пытаются объяснить его разными способами. Однако я уверен, что в данном случае правы именно картографы. Силуэт острова с разных сторон напоминает бытовавшее у поморов приспособление для разминки кож при их выделке, которое называли "ряшка" (см. фонды Архангельского краеведческого музея).

Несколько использованных в тексте поморских терминов: кокора - кусок ствола с корнем; ламбина, ламбинка - бессточное озерцо, часто с болотистыми берегами; луда —небольшой остров, лишенный таежной растительности; наволок —мыс, полуостров; салма —пролив; Северный архипелаг — южная часть Кандалакшских шхер, заповеданная в 30-х годах; тоня —рыбацкий стан.

  Кроме уже упомянутых лиц, я очень благодарен за помощь в сборе материала Т.А.Бек, В.Е.Богданову, Э.И.Извековой, О.А.Макаровой, И.А.Харитоновой и администрации заповедника, а также всем, кто в той или иной мере способствовал сбору архивного материала, в частности заместителю директора по научной работе Института эволюционной физиологии и биохимии доктору биологических наук А.И.Кравченко и заведующей архивом этого института М.Н.Боднар. Без их помощи собрать необходимые сведения для описания жизни в заповеднике его первых сотрудников в предвоенный период и их судеб после войны было бы невозможно. Помогли также замечания Э.Г.Меркуловой, сестёр Мироновых, Е.А.Нинбурга, Н.Н.Скоковой и коллектива Беломорской биологической станции Московского университета, сделанные при чтении рукописи. Сердечное им спасибо!

Первое знакомство

Весной 1937 года друзья-однокурсники Московского университета Юрий Михайлович Кафтановский и Владимир Михайлович Модестов приехали на Семь островов, расположенные на Восточном Мурмане. Побывавшие там раньше зоологи А.Н. Формозов, Е.П. Спангенберг и Л.О. Белополъский предлагали создать на них заповедник, чтобы сохранить птичьи базары и гнездовья обыкновенной гаги. Л.О. Белопольский уже подал в правительство соответствующую заявку. Однако для убедительности нужны были дополнительные аргументы. Их сбор поручили студентам В.М.Модестову и Ю.М.Кафтановскому, которых направили на Семь островов на производственную практику.

Ю.М. Кафтановский занялся всесторонним исследованием биологии чистиковых птиц, а В.М.Модестов — явлением колониального гнездования, так ярко выраженного у морских птиц. В дальнейшем своей известностью и привлекательностью для экологических исследований Семь островов в немалой степени обязаны этим двум талантливым орнитологам. В заповедник ехали молодые романтики, зоологи-энтузиасты. Пример и влияние на них В.М. Модестова и Ю.М. Кафтановского определяли многое.

Как и в предыдущие сезоны, летом 1939 года Ю.М. Кафтановский и В.М.Модестов работали на Семи островах. 15 апреля друзья приехали в Мурманск и на пароходе "Сосновец" добрались до становища Харловка, чтобы 27 апреля перебраться на заповедный остров. Весь май, июнь и июль они вели интенсивные исследования по своим аспирантским программам. 13 июня нашли время, чтобы на Харлове сыграть свадьбу Владимира Михайловича и Нины Юрьевны Соколовой. Свидетелями были Юрий Михайлович Кафтановский и Наталия Николаевна Горчаковская. Нина Соколова была сталинской стипендиаткой. Она происходила из московской профессорско-филологической семьи. На Семи островах она проходила полевую практику, сдав экзамены за четвёртый курс. Энергичная, живая, она успевала все — отлично училась, занималась наукой и общественной работой.

К концу третьего месяца у Владимира Михайловича закончился полевой сезон на Мурмане. 30 июля он с молодой женой уехал на "Ястребе" в Мурманск и дальше в Москву. Остальные продолжали работы на Харлове.

В.М. Модестов пробыл в столице немногим больше месяца. Уже 4 сентября он опять в поезде, снова едет на Север. На этот раз Владимир Михайлович сошел раньше, на полустанке Пояконда, что на берегу Ругозерской губы Кандалакшского залива. Сюда его звали университетские друзья, которые в 1938 году участвовали в выборе места и организации на Белом море биологической станции кафедры зоологии беспозвоночных Московского университета. Место было интересное, возможности открывались широчайшие. В этой экспедиции 1938 года работала и Нина Соколова.

В Пояконде Владимира Михайловича встречали. Погрузились в вёсельную лодку, дождались начала отлива, и "с водой", как говорят поморы, поехали на биологическую станцию Московского университета. За ближайшими островами губа раздалась вширь. На её глади виднелись разбросанные тут и там небольшие скалистые островки, покрытые таёжным лесом, да кое-где торчали валуны, в отлив превращавшиеся в каменистые мели — корги. Все мелководья в заливах заросли морской травой — зостерой (взморником). Чтобы проехать по Ругозерской губе, надо было хорошо знать все её мели, камни и другие опасности, многие из которых незаметны новому человеку.

Незнакомая дорога часто кажется длинной. Но супруги поморы, вёзшие В.М.Модестова — бородатый Иван Семенович и его верная спутница Анна Ивановна — разговорчивы, места красивы, всё ново и интересно. Перед лодкой то и дело взлетали крохали и гаги, проносились разнообразные утки, кулики, чайки. По дороге Владимир Михайлович узнал, что биостанция находится на берегу Еремеевского порога, который делит на две части длинную, более чем сорокакилометровую губу. К востоку от порога, к морю, находится Великая салма, омывающая с юга остров Великий, а к западу, вглубь материка - Ругозерская губа, по которой они и ехали. Еремеевский порог не замерзает даже в самые сильные морозы. На нем постоянно зимуют различные утки, которых стреляют местные охотники.

На биостанции В.М.Модестова встретили друзья-гидробиологи: супруги Кирилл Александрович Воскресенский и Татьяна Алексеевна Сперанская. Будучи аспирантами профессора Л.А.Зенкевича, они все лето проработали на Белом море.

В северную карельскую тайгу Владимир Михайлович попал впервые. Поэтому не утерпел — сразу пошел в лес. Попробовал голубику и клюкву, нашел уже опавшие ягоды малины, пожалел, что отошла морошка, так полюбившаяся ему на Семи островах. Зато черники и брусники было полным-полно, ешь сколько хочешь. Попалась и дичь. Да какая! Совсем не пуганное семейство белых куропаток и выводок рябчиков. Конечно, принес на жаркое.

Несколько дней прошли на станции и в её окрестностях. Помогал друзьям в организации станции, которая только начинала строиться, ходил в лес, знакомился с Белым морем. Хотелось побывать еще и на острове Великом, и на отгороженном им Бабьем море. Великий-то постоянно был перед глазами по ту сторону Еремеевского порога, а Бабье море оставалось скрытым за островом.

Этот полузамкнутый мелководный залив сообщается с акваторией Кандалакшского залива только через два мелких и узких пролива-порога. С Ругозерской губой он соединяется Городецким порогом, по которому в прилив можно пройти на небольшом судёнышке. С противоположной стороны Бабьего моря Купчинный порог можно перейти в отлив по камням, не замочив ног. В обоих порогах сильные течения — в прилив внутрь Бабьего моря, в отлив — из него. Как рассказывали, в Бабьем море держится много водоплавающих птиц, в том числе лебеди. Хотелось посмотреть на них своими глазами, попутно пострелять уток — и для обследования, и "в котёл".

13 сентября выехали на лодке с Толей Савиловым, аспирантом профессора Л.А. Зенкевича, в поход вокруг Великого. Увязался и Павиан - станционная лайка, гуляющая сама по себе. С приливом прошли Городецкий порог и вышли в Бабье море. Утки в нём действительно были, но на выстрел подпускали только одиночки, стаи взлетали заблаговременно. Осенняя миграция лебедей еще не началась. Зато то и дело попадались стайки турпанов, длинноносых и больших крохалей. К вечеру добрались до Белой губы, вдающейся в берег Великого. На берегу, как в средней полосе, стояли высокие стройные красавицы берёзы, дальше раскинулся луг с богатым разнотравьем, справа ручей и близ него — скит. В часовенке чистота, иконы, лампадка, лежали нетронутыми оставленные богомольцами деньги. В нескольких избах, которые топились по-чёрному, ещё не так давно жили старцы. Последняя старуха, говорят, умерла, сидя за столом, всего несколько лет назад...

Ночевать в избах-развалюшках не хотелось. Неуютно, тоска какая-то, ненужные мысли. Воспользовались хорошей погодой и устроились в палатке.

А утром, выспавшиеся и бодрые, пошли в лес. Павиан сразу вспугнул выводок глухарей. Дальше — больше. Куда ни глянь, в стороны разбегались лосиные тропинки. На сырой земле увидели следы медведя. А у ручья посвистывали рябчики. Лес замечательный — глухой, непролазный, сырой в низинках. У ручья с кристально чистой водой — папоротник, хвощ и, конечно, валежник.

Прошли вверх по Кумяжьему ручью, вышли на озеро. Владимир Михайлович залюбовался выводком лебедей, который, испуганный людьми, отплывал от берега. Под впечатлением от прекрасного зрелища орнитолог предложил назвать озеро Лебяжьим. Местные же называли его Кумяжьим, или Святым, так как на его берегу жил отшельник, почитаемый жителями близлежащих и дальних деревень. К нему до последнего его дня стекались богомольцы. Говорят, что он обычно спал в гробу, выдолбленном из колоды.

После обеда отправились на лодке дальше. Пролетела стая из 14 лебедей. Опять считали и пытались добыть встречавшихся на пути уток. Вечером через Купчинный порог вышли из Бабьего моря и уже в темноте добрались до тони на Титковом наволоке, где жили рыбаки. Хозяева встретили гостеприимно, накормили семужьей ухой, напоили чаем. Вкусно, сытно, тепло. За неторопливой беседой незаметно прошёл остаток вечера.

Утром при свете рассмотрели избушку. На полочке в переднем углу стоял небольшой резной крест, испещренный знаками, буквами, надписями. Рыбаки ревностно оберегали его и не позволили вынести наружу, однако разрешили сфотографировать у окошка. Четверть избушки занимала русская печь, сложенная из дикого камня и укрепленная кокорами. Да, здесь, видно, было тепло жить не только прохладным летом, но и в осеннюю непогоду, легко было согреться после выезда на лодке в море и высушить одежду.

Проверив ловушку, рыбаки принесли попавшуюся сёмгу и показали, как её разделывают и солят.

Впереди у В.М. Модестова и А.И. Савилова был переход вдоль открытого волнам северо-восточного берега Великого и по неспокойной Великой салме. На переходе пришлось поработать вёслами. Эти два дня напряженной гребли показались бы унылыми, если бы не роскошные пейзажи скалистых, поросших лесом берегов и птицы, которых здесь было не меньше, чем на Бабьем море.

Как и во многих других местах Кандалакшского залива, море омывает тут обнажённые ледником граниты и гнейсы, не прикрытые осадочными породами. Земная кора продолжает временами вздрагивать от несильных землетрясений и подниматься. По середине Великого проходит Полярный круг.

К костру на берегу подлетала откуда-то взявшаяся ласточка, утром тихонько пели зарянка и пеночка-теньковка. Журавли отрабатывали в полете строгий порядок в стае, готовясь к дальнему перелёту на зимовку.

Встречая в лесу, на море и у жилья различных птиц, Владимир Михайлович определял их взаимоотношения в группах. Что это, семья - молодые с родителями, или объединившиеся выводки, или стайка молодых одного пола? Аспиранта интересовало всё, всё вокруг привлекало его внимание, вызывало новые вопросы. Тем более, что место новое, и большинство птиц знакомо только по книгам и тушкам на практических занятиях в университете. В природе же он встретился с ними впервые. Надо было научиться определять их и сидящими на воде, и в полёте.

Наконец, объехав вокруг Великого, а это около 60 километров, поздно вечером путешественники добрались до биостанции.

Потом Владимир Михайлович еще несколько раз ездил с Татьяной Алексеевной и Кириллом Александровичем на Великий за ягодами и грибами. Как-то, увлекшись следами лосей и охотой на уток, заблудился. Вспугнул бедолагу медведя, остановился, завороженный красотой скользящей по водной глади лебединой пары.

Остров очень понравился В.М.Модестову своей первозданной северной тайгой, относительной изоляцией от материка и удалённостью от населённых пунктов. Бабье море, как и незамерзающие пороги, отделяющие Великий, имеет своеобразный гидрологический режим, интересный для гидробиологов и орнитологов. На его акватории останавливаются пролётные лебеди, в полыньях зимуют гаги, морянки и другие утки. Работая на Бабьем море и Великом, можно использовать научные и студенческие силы университетской биостанции и другие её возможности, не отрываться от Alma mater и друзей.

Директор заповедника поддержал инициативу Модестова и уже зимой подал заявку о распространении на остров Великий заповедного режима. Эта идея, по-видимому, не вызвала серьезных возражений у областных и районный организаций. Только лесхоз попросил хотя бы частично компенсировать ему лесную площадь, вернув некоторые острова, ранее включённые в состав заповедника, что и было сделано. Лесхозу были отданы острова Волей и Капша, находящиеся близко от материка. Гаги и другие морские птицы на них почти не гнездились.

Время на Белом море пролетело незаметно, и уже надо было возвращаться в город. 22 сентября, полный радостных впечатлений и радужных планов, Владимир Михайлович выехал в Москву.

Так состоялось первое знакомство будущего руководителя научной работой заповедника с Беломорьем. Дневник его краток, наполнен научными наблюдениями и пестрит эмоциональными замечаниями, превосходными степенями, восхищением и радостью.

Зима в Москве прошла в аспирантских и других делах, семейных заботах.

Натуралист "Божьей милостью"

Владимир Михайлович родился 9 сентября 1912 года в поселке Юговский Завод Пермской губернии в семье художника Михаила Владимировича Модестова. Его мать, Ольга Викторовна, была из бедной семьи, но при этом отличалась врожденной интеллигентностью, душевной тонкостью и большой добротой. Семья часто переезжала. Володя закончил школу в Мстере Владимирской губернии, затем педагогический техникум в Феодосии на южном берегу Крыма. В 1929-1931 годах он работал учителем, потом химиком на заводе. В 1933 году Владимир Михайлович поступил на Биологический факультет Московского университета.

Уже на втором курсе В.М.Модестов привлек внимание преподавателей своей любознательностью, зрелым интересом к занятиям и научным исследованиям. Летом 1936 года он изучал рыб Москва-реки и их промысловое значение. Материал получился интересным и в 1939 году был опубликован в сборнике студенческих работ. В статье кратко описывалась Москва-река - её грунты, течения, температура воды, растительность, притоки. Приводились сведения о 26 видах рыб, была сделана интересная попытка учёта стай мальков на мелководье, дана характеристика способов ловли рыбы, её промысла.

Этим же летом он провел детальные наблюдения за гнездованием певчего дрозда, которые были опубликованы в "Зоологическом журнале" в 1937 году.

Будучи студентом, Владимир Михайлович работал экскурсоводом в университетском Зоологическом музее, публиковал статьи и рисунки в журнале "Юный натуралист", читал лекции в школах, клубах, на предприятиях. В 1938 году на Всероссийском съезде общества охраны природы он был избран членом Совета общества. А вскоре стал действительным членом Московского общества испытателей природы. Владимир Михайлович неплохо рисовал, был одаренным музыкантом, хорошим охотником, рыбаком, фотографом.

Уже в университете Владимир Михайлович показал себя способным учёным. Его научный руководитель в аспирантуре профессор С.И. Огнев вспоминал на заседании Московского общества испытателей природы в январе 1942 года: "... с каким тщанием и увлеченностью писалась эта работа (диссертация — В.Б.), с какой любовью печатались прекрасные биологические фотографии, сделанные Владимиром Михайловичем во время полевых экскурсий. Обычно по субботам Владимир Михайлович приходил ко мне и просил разрешения поработать в течение воскресенья в моей фотографической комнате. Я так ясно представляю его теперь с его тихой, ласковой улыбкой и словно слышу его голос. Как учёный Владимир Михайлович был натуралистом "Божьей милостью", любовь к природе и страсть к её изучению были его подлинной натурой, его вторым я".

Весной 1938 года В.М.Модестов ездил с Н.А.Гладковым на Каспий, где они осматривали места зимовки птиц в Ленкоранском районе Азербайджана, а осенью того же года курс наук в университете был им закончен. Вместе с Ю.М.Кафтановским В.М.Модестова оставили в аспирантуре. Научные исследования аспирантов были продолжением работы, начатой друзьями-студентами на островах Мурмана. Опять лето на краю Земли вдали от людей и цивилизации. Жизнь в палатке на острове за Полярным кругом среди неуёмного Баренцева моря. Опять работа на птичьих базарах, на высоких отвесных обрывах, в щелях скал, куда постоянно с грохотом бьют пришедшие от горизонта волны.

После создания заповедника "Семь островов" его обустройство шло трудно. Надо было построить жилье и лабораторные помещения, приобрести и доставить на край Земли оборудование, создать рабочий коллектив. Назначенный директором заповедника Л.О. Белопольский крутился как мог, разрываясь между научной работой и хозяйством. Своих научных сотрудников, кроме В.С. Успенского, занимавшегося гагой, не было. В 1939 году аспирантские темы Модестова и Кафтановского вошли в план заповедника, а сами исполнители были оформлены временными научными сотрудниками.

1940 год

Весной 1940 года друзья-аспиранты В.М. Модестов и Ю.М. Кафтановский поехали в Астраханский заповедник для сбора сравнительного материала по конвергентным видам. Работая с 14 апреля по 27 июня на Дамчикском участке, Владимир Михайлович имел дело с новыми для него цаплевыми птицами и получил интересный дополнительный материал по колониальному гнездованию. Вернувшись с юга, он быстро собрался ехать на Белое море. Модестов уже входил в коллектив Кандалакшского заповедника, исполняя обязанности заместителя директора по научной работе. 12 июля вместе с женой и отцом он сел в поезд. Вагон встретил духотой и грязью. Наспех построенная в 1915-1916 годах для военных нужд железная дорога не была рассчитана на комфорт и большие скорости. В Кандалакшу прибыли на третий день. Небольшой деревянный городок понравился, хотя многие дома были убогими.

Переночевали в городе на квартире. Вечером хозяйка уехала на море ловить рыбу. Но не её ночное возвращение помешало спать, а обилие клопов. Хорошо еще, что с середины мая до конца июля в Кандалакше ночью светло как днем — кровопийцы были видны, а это облегчало борьбу с ними.

Следующий день прошел в сборах и переезде на острова, куда отправились на карбасе. К вечеру добрались до Ряшкова и заночевали в кордоне. Утром Модестов прошёлся по острову, осмотрел озерко-ламбинку, забрался на вараки - скалистые гряды, поросшие сосняком. Когда вернулся, отправились дальше и вскоре без приключе­ний добрались до Медвежьих островов. Здесь, на берегу закрытой от ветров бухты, стояла избушка, в которой и обосновались.

До приезда В.М. Модестова на островах уже успели провести учёт гнёзд гаги. Его результаты порадовали — в 1940 году насчитали около 500 гнёзд, в то время как в предыдущем году нашли всего 24. Правда, сейчас, спустя более пятидесяти лет, можно с уверенностью сказать, что в 1939 году был явный недоучёт и на самом деле гнёзд было значительно больше. Однако результат 1940 года от этого не становится менее значимым.

Знакомство с островами и лудами, их обитателями, подсчёт гагачьих выводков и птенцов вокруг островов перемежались у Владимира Михайловича с выездами в Кандалакшу по административным делам. И всё на вёслах, "по воде" в прилив — в город, в отлив — из города, в штиль и в ветер, в волну. Всё по обычаям поморов. Приходилось ночевать в пути на каком-нибудь острове под дождём на мокрой земле, накрывшись парусом, а добравшись до дому — греться в баньке, вытопленной "по-черному".

Зимой 1939/40 годов В.М. Модестов присмотрел в университете студента, подходящего для летней работы в заповеднике - Михаила Протопопова. Михаил учился на втором курсе и давно увлекался птицами. Летом 1940 года М.С. Протопопов проводил наблюдения за гнездованием гаги по плану заповедника, участвовал в учёте гнезд, занимался кольцеванием.

В августе у В.М. Модестова пошли одни за другими проводы и встречи. 9 августа уехала в Москву Нинушка (Нина Юрьевна Соколова), а 14 августа приехал Юрий Михайлович Кафтановский. Правда, на вокзал к поезду В.М. Модестов не успел, встретились в конторе заповедника. 23 августа уехал отец, Михаил Владимирович, и с ним Михаил Протопопов. После проводов пришлось несколько дней заниматься в конторе "писаниной". Зато, окончив её, 29 августа, в дождь и ветер В.М.Модестов поехал с А.В. Грибасом и М.Н. Соколовым на острова. Ветер бесчинствовал, порвал парус и чуть не перевернул лодку. Однако до Ряшкова добрались благополучно. Там наблюдатель остался, а В.М. Модестов и А.В. Грибас, передохнув, отправились дальше. Как следует промокнув, ночью добрались до Большого Ломнишного, где обитали в последнее время. Находившийся всё это время на острове Ю.М.Кафтановский блаженствовал в одиночестве.

После возвращения В.М. Модестова дожди не прекращались. Мокнуть не хотелось, пришлось сидеть дома. А утром 2 сентября приехала Наталия Владимировна Миронова — первый штатный научный сотрудник, орнитолог. Познакомились, вместе съездили на Головин и другие острова заповедника, потом на материк в губу Капшу. Там Ю.М. Кафтановский добыл своего первого глухаря, а Н.В.Миронова встретилась с парой лосей, которые изрядно напугали её. Ведь сентябрь - время их гона, и возбуждённый бык может быть опасен. В период знакомства с Большим Ломнишным Наталия Владимировна поймала ещё не летающего молодого косача. Окраска растущего оперения тетерева заинтересовала В.М.Модестова, и он решил взять его в коллекцию.

Затем Наталия Владимировна уехала на Ряшков, а В.М. Модестов с Ю.М. Кафтановским отправились 5 сентября на Великий. Первый день был приятный и интересный, погода стояла тихая и солнечная. С отливом быстро прошли остров Волей и остановились перекусить на небольшой скалистой луде — скорее всего, это была Песчанка. В узкой вертикальной щели неожиданно нашли яйцо (болтун) гагарки, о гнездовании которой на Белом море до этого не было известно.

Дальнейший путь к мысу Толстику был менее приятен. Расстояние оказалось больше, чем оценили его на глаз. К тому же начался прилив, течение пошло навстречу, и от беспрерывной напряжённой гребли друзья устали.

Добравшись до Вачева, заночевали в палатке. Утром обошли остров и удивились обилию на нём дятлов. А на море штормило. Все же, невзирая на риск, погрузились и отчалили. Но не проехали против волны и 5 километров — выбились из сил и были вынуждены остановиться на Кивреихе. Впервые видели здесь молодых трёхпалых чаек-моевок, хорошо знакомых по Мурману, но редких на Белом море.

Заночевали в рыбацком шалаше. Уставшие, не учли коварства буйной стихии, постоянно меняющей уровень моря, и наутро вытаскивали поклажу из залитой волнами лодки. Вещи пришлось разбирать и сушить, кое-что из продуктов выбросили, а остальное, просушив, сложили на берегу. Так за нерадостными делами прошёл день. Переночевали здесь же, усовершенствовав шалаш.

9 сентября погода стихла, и друзья благополучно добрались до Купчинного порога, где рыбаки накормили их свежей кумжей и напоили горячим чаем. Пока подкреплялись, отдыхали и ждали воды для прохода через порог, погода снова испортилась; уже в темноте с трудом добрались до Белой губы. Знакомый В.М.Модестову с прошлого года скит дал уставшим путникам комфорт и уют: печку, широкие нары без клопов и надёжную крышу.

Утром В.М.Модестов повел друга показывать остров. Встретилась довольно редкая здесь крупная сова — длиннохвостая неясыть, шкурку которой передали в музей университета. Видели и других интересных птиц. Еще раз переночевали в скиту и не торопясь отправились на биостанцию, где их давно ждали.

Дружеская встреча сопровождалась обменом впечатлениями и обсуждением дальнейших планов. Высказывали идеи о том, какие интересные исследования можно будет проводить, привлекая научный потенциал станции и используя возможности работы среди охраняемой природы заповедника. Вопрос о присоединении Великого к Кандалакшскому заповеднику был почти решён. В это время он успешно проходил последние административные инстанции.

Это был второй шаг к объединению усилий двух родственных организаций с дружественными коллективами. Их целью было восстановление на Белом море стационарной базы для научных исследований, потерянной при вынужденном переносе в 1899 году Соловецкой биостанции Петербургского общества естествоиспытателей в Кольский залив на Баренцево море. Возможности исследований теперь значительно расширялись благодаря научно-учебному характеру новой биостанции и её материнской организации - Московскому университету. Появлялась возможность работы рядом на материке и на заповедном острове Великом. Расположение базы недалеко, по сравнению с Соловками, от железной дороги упрощало связь с миром. Природа здесь оставалась почти не тронутой человеком. Даже прошедшие на Великом небольшие выборочные рубки не нарушили лесные биоценозы.

Первым шагом в объединении усилий биостанции и заповедника можно считать предложение В.М. Модестову возглавить научную работу в заповеднике, и его согласие.

Главной задачей созданного в 1932 году Кандалакшского охотничьего заповедника было сохранение, изучение и увеличение численности на Белом море обыкновенной гаги. При изменении статуса заповедника на государственный гага оставалась основным объектом охраны и изучения, но теперь основные усилия направлялись на изучение особенностей ее экологии на Белом море и сопутствующего ей природного комплекса. Однако на Великом, как и на материке, гага практически не гнездится. К тому же этот остров расположен в 80 километрах от Кандалакши, где находилось Управление заповедником. Это создавало значительные трудности в обеспечении на нем охраны и научных исследований. Зато Беломорская биологическая станция Московского университета была рядом, через пролив!

Просматриваются и дальнейшие шаги в объединении усилий родственных организаций — например, использование студентов в работе заповедника. Ведь после окончания университета кто-то из них мог быть зачислен в его штат.

Открывалось и другое поле деятельности. С присоединением острова Великого заповедник приобретал не только морское, но и комплексное значение. Кроме небольших морских островков, населённых птицами и имеющих сильно обеднённую материковую фауну, в состав заповедника входил относительно изолированный на острове участок северной тайги, где можно было работать над решением "таежных" вопросов. А это значительно расширяло научные возможности и значимость заповедника.

25 сентября 1940 года В.М.Модестов и Ю.М.Кафтановский вернулись с Великого на Большой Ломнишный. На следующий день к вечеру, уставшие, они добрались до Ряшкова, где находилась Н.В. Миронова. Владимир Михайлович был поглощён мыслями о Великом — расхваливал его нетронутую природу, строил планы работы на острове и Бабьем море, говорил о совместных исследованиях с сотрудниками и студентами московской биостанции и о возможном последующем слиянии биостанции и заповедника. Вспоминал о ските в Белой губе, об отшельнике, богомольцах, о часовенке. Радовался, что при заповедании Великого и устройстве кордонов для наблюдателей на берегах Городецкого и Купчинного порогов можно будет держать под наблюдением и охранять Бабье море, не входящее в заповедник. В губе Лобаниха он предполагал поставить дом-лабораторию и в дальнейшем организовать там метеостанцию.

К лету 1941 года Владимир Михайлович хотел подобрать в штат заповедника ботаника и геоботаника, гидробиолога и ихтиолога. Владимиру Александровичу Миронову - отцу Наталии Владимировны — тоже нашлось дело. Его хотели пригласить для геологического обследования и картирования островов. В Кандалакше при управлении заповедником В.М.Модестов предполагал организовать краеведческий музей.

Наталии Владимировне В.М.Модестов предложил на будущее тему "Звери Кандалакшского залива", аналогично предполагаемой своей: "Птицы Кандалакшского залива". Однако к весне 1941 года планы изменились, и Наталия Владимировна взяла другую тему - "Экология гаги на Белом море".

Шторм задержал В.М. Модестова и Ю.М. Кафтановского на Ряшкове. Наконец 28 сентября погода утихла, и они выехали в Кандалакшу и оттуда — в Москву.

Три друга

Наверное, они познакомились в школе; еще вероятнее - были знакомы их родители. Старший из друзей Женя Миляновский (1908-1976), средний Миша Протопопов (1910-1941) и младший Саша Данилевский (1911-1969). Их детство пришлось на Первую мировую войну, отрочество - на гражданскую, юность - на становление советского государства, а молодость — на подготовку ко Второй мировой войне. У всех троих рано погибли отцы, и матери одни растили детей.

Все трое были из дворянских семей, что всю жизнь и даже после неё приходилось если не скрывать, то по крайней мере маскировать. Например, у А.С.Данилевского в некрологе значится, что отец — агроном, занимался сельским хозяйством, а мать — Софья Николаевна, правнучка А.С.Пушкина - учительница. У Е.С. Миляновского просто написано, что семья жила в Варшаве, а после гибели отца в 1916 году переехала в Полтаву. Что же касается М.С.Протопопова, то его отец, будучи с 1914 года в ополчении, получил тяжёлое психическое расстройство и при обострении болезни в 1918 году, покинув семью, уехал за границу. До 1928 года он изредка давал о себе знать, потом связь прекратилась. Мать — "счётный работник" — воспитывала троих дочерей и сына. Последняя сестра Михаила Сергеевича скончалась в Полтаве в 1992 году.

Трое мальчиков увлечённо собирали насекомых. Они экскурсировали по окрестностям Полтавы, где росли, ходили в "ночное" ловить ночных бабочек на свет керосиновой лампы "молнии". Чтобы родные не беспокоились, каждый из них говорил, что будет ночевать у товарища.

Ребятам повезло. В городском краеведческом музее они встретили Николая Ивановича Гавриленко (1889-1971) — молодого зоолога и краеведа, занимавшегося, кроме того, геологией края. Под его руководством у ребят окреп интерес к биологии, расширился кругозор, углубились знания. Повезло друзьям — встретили хорошего старшего товарища и широко эрудированного учителя.

После седьмого класса, в 1927 году, все трое поступили учиться в Полтавскую садово-огородную профшколу. Саша Данилевский, однако, учиться в ней не стал. Его пригласил к себе в Ленинград дальний родственник, Борис Дмитриевич Греков, историк-славист, с 1935 года академик. Повезло парню, попал в обеспеченную семью, закончил школу, а в 1933 году и Ленинградский институт прикладной зоологии и фитопатологии. А Женя Миляновский и Миша Протопопов, закончив курс профшколы, начали работать. Женя, работая на опытной сельскохозяйственной станции, поступил в 1932 году на заочное отделение Ленинградского института по борьбе с вредителями и болезнями растений. Весной 1933 года он уехал из Полтавы в солнечную Абхазию и обосновался в Коштаке под Сухуми, в Институте эфирно-масличных культур. Евгений Семёнович Миляновский стал ведущим авторитетом по защите эфирномасличных растений, собрал одну из наиболее полных региональных коллекций бабочек (Некрутенко 1977). К этому можно добавить, что он был также спелеологом, признанным знатоком пещер Западного Кавказа. Крупный разносторонний ученый!

Александр Сергеевич Данилевский благополучно прошёл войну, стал профессором Ленинградского университета. Он широко известен как талантливый эколого-физиолог насекомых, крупный специалист по систематике, описавший более 60 новых видов. Кстати, Александр Сергеевич, уже будучи заведующим кафедрой энтомологии и деканом биолого-почвенного факультета университета, постоянно участвовал в работе с юннатами, в проведении олимпиад, заботился об улучшении преподавания и быта в созданной при его участии университетской физико-математической школе-интернате. Это А.С.Данилевский пригласил преподавать в ФМШ при ЛГУ (так называли эту школу) Е.А.Нинбурга и способствовал организации его юннатских экспедиций в Кандалакшский заповедник. За прошедшие три десятилетия в этих экспедициях побывали сотни юннатов. Они познакомились с Белым морем, участвовали в различных научных исследованиях своих экспедиций и сотрудников заповедника. Собранные юннатами Е.А.Нинбурга научные материалы вошли во многие опубликованные работы, часть ребят стали кандидатами и докторами наук.

У Михаила Сергеевича Протопопова жизнь складывалась труднее, чем у его друзей. Помощи было ждать не от кого. Наоборот, когда начал работать, пришлось помогать матери и сестрам. Однако желание получить образование и стать дипломированным специалистом-зоологом было настолько сильно, что на осуществление были направлены все его помыслы. С 1926 по 1930 год, будучи в последнем классе трудовой школы и обучаясь в садово-огородной профшколе, он числился "вольным практикантом" природного отдела Полтавского музея, где обучался экспозиции, монтажу и дезинфекции музейных экспонатов и биогрупп у Николая Ивановича Гавриленко.

Закончив в 1930 году Полтавскую садово-огородную профшколу, Михаил работал с августа 1931 по март 1934 года лаборантом Полтавского музея. До работы у Н.И.Гавриленко и после он работал вначале лаборантом и препаратором, потом младшим научным сотрудником в музеях, на опытных станциях и в институтах близ Полтавы, в Московской области и Алтайском крае. В 1932-1933 годах заведовал отделом природы Коми республиканского музея краеведения в Сыктывкаре. В 1934 году был призван в армию и зачислен на вневойсковое обучение. Наконец, в 1937/1938 учебном году отлично закончил школу взрослых в Полтаве и поступил на первый курс биологического факультета Московского университета. Жить он устроился в общежитии на Остоженке.

Уже на первых курсах М.С. Протопопов обратил на себя внимание преподавателей как сложившийся, знающий орнитолог. Познакомившись с ним, В.М. Модестов пригласил его вместо учебной практики работать летом в Кандалакшском заповеднике.

Приехав в конце апреля 1940 года в Кандалакшу, Михаил Сергеевич с 1 мая был оформлен временным научным сотрудником. Он по льду добрался до Большого Медвежьего острова, затем перебазировался на Большой Ломнипшый, где уже 8 мая отметил прилёт зимняка, наблюдал его охоту за полёвками на приморском лугу.

Работать здесь было удобно: рядом луды — Девичья, Поперечные и другие, около которых весной рано появляются полыньи. Сюда часто раньше, чем в другие места Северного архипелага, прилетают гаги, серебристые чайки и другие птицы, многие из них здесь раньше начинают и гнездиться. Кроме того, тут находятся обширные литорали, богатые различными беспозвоночными и растениями, которыми охотно кормятся пролетные гуси, речные утки, кулики и чайки. Здесь же расположены мелководья, где держатся гаги и другие нырковые утки.

Базируясь на Большом Ломнишном, Михаил Сергеевич часто посещал другие острова. Помимо наблюдений за гагой (изучение её экологии — его научная тема), он собирал материал по фауне птиц и их весенней фенологии, размещению и численности на архипелаге. В мае интересно было наблюдать за подлётом гаг в заповедник, образованием у них пар и гнездованием.

Наблюдения М.С.Протопопова показали, что весной тетерева были обычны на многих островах заповедника и на Девичьей луде, которая заселялась преимущественно морскими птицами. Он проследил за началом гнездования куликов-сорок, чаек и полярных крачек. 4 июня, будучи на Ряшкове, нашел гнездо довольно редкого здесь дрозда-дерябы, на озере видел свиязей. В июле Михаил Сергеевич наблюдал пролёт некоторых куликов и уток, гнездившихся севернее и северо-восточнее Белого моря. Те из них, которые не участвовали в насиживании кладок и вождении птенцов, теперь направлялись к местам зимовки. В конце месяца начали разлетаться гнездившиеся в заповеднике полярные крачки и камнешарки, а также птицы, потерявшие насиженные кладки или птенцов.

Особым пунктом договора между заповедником и М.С. Протопоповым стояло кольцевание птиц. Перед отъездом из Москвы Михаил Сергеевич получил в Центре Кольцевания кольца серии "С" и "F" для мечения гаг и других видов. Одной из наиболее массовых из гнездившихся на лудах птиц тогда была полярная крачка. На Девичьей и соседних лудах их гнездилось несколько сотен пар. Всего Михаил Сергеевич окольцевал летом 1940 года 76 птиц, в том числе 47 птенцов полярных крачек. Так случилось, что этого незначительного количества меченых крачек хватило, чтобы через много лет они ловились здесь же взрослыми на гнёздах. В 1954 году - первом в истории отлова на Северном архипелаге взрослых полярных крачек — была поймана одна из них, окольцованная в 1940 году. В последующие годы поймали еще трёх. Таким образом, всего удалось поймать 8.5% от числа помеченых. Это очень высокий процент получения сведений об окольцованных птицах.

Теперь, когда известны особенности гнездования полярных крачек на Белом море, и опираясь на данные мечения птенцов, можно сказать, что май в 1940 году был тёплый, крачки прилетели вовремя. В конце мая к берегам стали подходить для икрометания многочисленные косяки трёхиглой колюшки - основного корма крачек Кандалакшского залива, и они начали гнездиться. Во второй половине июня вывелись птенцы. В июле, очевидно, не было штормов, ветер и волны не мешали взрослым птицам добывать корм. Птенцы хорошо питались, выросли крепкими и в конце июля покинули родину вместе с родителями. Сезон 1940 года был удачным для размножения полярных крачек, потомство выросло жизнеспособным и, став взрослым, возвращалось на родные острова гнездиться. Многие из этих крачек встречались здесь до весьма "преклонного" возраста — 20-22 лет.

Из семи окольцованных М.С. Протопоповым насиживающих гаг одна была добыта в мае 1943 года в Белой губе. Она не долетела весной до прежнего места гнездования около 10 километров.

За лето 1940 года Михаил Сергеевич собрал интересный материал об особенностях гнездования гаг на островах Кандалакшского залива. Большинство гнёзд здесь располагалось в лесу, яиц в кладке было больше, чем на Мурмане, больше и мусора в пуховой выстилке. Больше на Белом море было и хищников, разоряющих гнёзда гаг и нападающих на самих птиц. М.С. Протопопов провёл первое специальное исследование гнездования гаг на Белом море. Краткие заметки о гагачьем пухе и состоянии гагачьих гнездовий Н.Я. Озерецковского (1773) и других исследователей XIX-начала XX веков в сравнение идти не могут. В брошюре «Гага и гагачье хозяйство", написанной на материалах, собранных в 1938-1940 годах на Мурмане в заповеднике "Семь островов", Вячеслав Сергеевич Успенский постоянно ссылался на беломорские наблюдения М.С. Протопопова. Брошюра была издана после войны, посмертно. Ее автор, В.С.Успенский, погиб 1 ноября 1943 года, сражаясь в глубоком тылу врага.

Лето на заповедных островах у Михаила Сергеевича прошло интересно и плодотворно. Наконец-то он мог полностью отдаться любимому делу! К 20 августа он закончил работу и 23 августа вместе с М.В. Модестовым выехал в Москву. По дороге заехал в Ленинград к другу детства Александру Сергеевичу Данилевскому.

Старшая сестра

В семье Анастасии Иосифовны и Владимира Александровича Мироновых росли три дочери — Наталия, Евгения и Людмила. Летом семья выезжала на дачу в пригород Ленинграда, а в последние годы — в деревню. Владимир Александрович, геолог по профессии, был большим любителем природы и хорошо знал её. На прогулках-экскурсиях он с малолетства знакомил дочерей с различными животными и растениями — называл их по имени-отчеству, рассказывал об особенностях их жизни, поведения, строения, даже о положении в систематической иерархии. Так девочки познакомились с травками, кустами и деревьями, насекомыми, птицами и зверями. А узнав их, полюбили и захотели знать больше. В школьные годы Женя стала членом кружка юных натуралистов, а Мила - кружка геологов, но тоже участвовала в работах юннатов.

Семья жила дружно, но трудно. Отец работал один, получал немного, а семья состояла из шести человек. Кроме жены и дочерей, с ними жила больная бабушка. В 1936 году, ухаживая за больной, заразилась и скоропостижно скончалась Анастасия Иосифовна. Наталия осталась в семье за хозяйку.

Несмотря на трудности, все три девочки закончили школу, поступили в Ленинградский университет — Наталия и Евгения на биолого-почвенный факультет, Людмила - на геологический. После учебных практик на первых курсах Наталия Владимировна проходила производственную практику летом 1938 года в обезьяньем питомнике в Сухуми, а в 1939 году — в Тебердинском заповеднике.

Закончив университет, Наталия Владимировна поехала в Москву, чтобы получить назначение на работу в Кандалакшский заповедник. В Главном управлении по заповедникам она добилась встречи с В.Н.Макаровым, который согласился принять её на работу научным сотрудником. 3 августа был подписан договор на три года, и Миронова, счастливая, вернулась в Ленинград собираться на Белое море.

Надо сказать, что В.М.Модестов заочно протестовал против приёма Н.В.Мироновой на работу, о чём и сказал ей при встрече на островах. Однако это никак не отразилось на их добрых отношениях. И В.М.Модестов, и А.В.Грибас с большим уважением относились к молодому специалисту. В разговоре директор неоднократно подчёркивал, что в отсутствие заместителя директора по научной работе Наталия Владимировна является в заповеднике главным представителем науки. В.М.Модестов же, будучи пока аспирантом, отсутствовал часто.

С 15 августа Наталия Владимировна стала первым научным сотрудником заповедника. На сборы и переезд из Ленинграда к месту работы ей отвели две недели. К 1 сентября она приехала в Кандалакшу. Жить в городе оказалось негде — комната приезжих была малопригодна для жилья. Оформив в управлении заповедника документы, она поехала на острова. До Ряшкова её довезли жёны наблюдателей — Ефросинья Возчикова и Ираида Соколова. Там Н.В.Миронова переночевала, и на следующее утро её отвезли на Большой Ломнишный, где в это время находились А.В.Грибас, В.М.Модестов и Ю.М.Кафтановский.

Познакомились. Молодые люди были галантны, дама — общительна, любознательна, весела. "Сердечность встречи и внимание ко мне остались светлым воспоминанием на всю жизнь", — через 52 года после встречи писала мне Наталия Владимировна. Для неё всё было внове — морской залив с множеством небольших островов, приливы и отливы, обнажающие морское дно с его разнообразными жителями и постоянно меняющие уровень воды и очертания суши, северный таёжный лес на островах, тундровая растительность на лудах и малознакомые птицы, которых в осеннем оперении трудно узнать. И вёслами раньше совсем не приходилось работать.

Первую осень Н.В.Миронова жила в основном на Ряшкове, где кордон стоял на берегу Северной губы. Часто оставаясь на острове одна, она постепенно училась обращаться с лодкой. Вела наблюдения за многочисленными морскими и таёжными птицами.

Оторванная от родительского дома, Наталия Владимировна постоянно думала об отце и сестрах, старалась подбодрить их, успокоить и поддержать материально. В течение всего времени пребывания в заповеднике она постоянно писала им "дневниковые письма", которые отправляла с оказией на почту в Кандалакшу. Так же часто она получала вести от отца.

Описывая свою жизнь и настроение, Н.В.Миронова упоминала и производственные вопросы. Сложно решался вопрос о приобретении резиновых сапог для сотрудников, нужны были гвозди для строительства и многое другое. Не могла Наталия Владимировна, конечно, не характеризовать в письмах и людей, с которыми ей приходилось общаться. Владимира Михайловича Модестова она описывает в письме от 6 сентября как "очень ловко скроенного и сшитого брюнета". "Он все берёт на себя, - пишет она, — энергичен и решителен. Это человек, органически не способный к склоке или нытью. Вообще очень симпатичный!"

Сентябрь и октябрь Наталия Владимировна провела на островах. Существенных событий за это время не произошло, если не считать предложения поехать в составе комиссии принимать в заповедник остров Великий. Сборы затянулись до начала ноября. Наконец, выехали - директор заповедника А.В.Грибас, представитель областной администрации тов. Танцюра и Н.В.Миронова. Поездом доехали до разъезда Узкий, оттуда пешком в деревню Черная речка, а дальше на вёслах их довезли в губу Лобаниха на южном берегу Великого.

Уже выпал снег, да еще заштормило. Пришлось впятером (кроме трёх членов комиссии, на лодке были два гребца) два дня пережидать шторм в крохотной рыбацкой избушке, которая топилась по-черному.

Вернувшись в Кандалакшу, Наталия Владимировна оформила "перенос места работы" в Ленинград, о чем была предварительная договоренность с В.М.Модестовым, и уехала домой. В университете ей выдали место на "родной" кафедре зоологии позвоночных, где она и проработала зиму бок о бок с ассистентами Л.М.Шульпиным и Г.А.Новиковым.

1941 год

К лету 1941 В.М.Модестову удалось подобрать сильный молодой коллектив, да и сам он, блестяще защитив в конце мая кандидатскую диссертацию, мог теперь полностью отдаться работе в заповеднике. Уже в этом году должны были развернуться многоплановые полевые исследования. Работу с основным объектом - гагой предполагалось организовать в трёх направлениях. Исследования поведения и экологии гнездования на островах заповедника поручались Н.В.Мироновой. Весной ей должен был помогать М.С. Протопопов, с которым она познакомилась зимой.

Соколова Н.Ю., Миронова Н.В., Некрасова Т.П. 1941 г.

Разработкой методики увеличения численности популяции гаг с помощью искусственной инкубации яиц первой кладки, как предполагалось, будет заниматься В.В.Рольник (сотрудница естественнонаучного института им. П.Ф.Лесгафта в Ленинграде). Предыдущие два, сезона она проработала на Семи островах, изучая режим инкубации и становление терморегуляции у птенцов северных выводковых (гага) и полувыводковых (чайки, кайры) птиц. Теперь, на Лодейном, она собиралась провести зоопсихологические наблюдения за выведенными в инкубаторе птенцами, перед тем как подпустить их к выводкам.

Вера Владимировна (Дебора Вольфовна) Рольник, окончив в 1930 году среднюю школу в Ленинграде, два года работала учительницей в младших классах школы и препаратором на заводе "Электросила". В 1932 году она поступила на биолого-почвенный факультет Ленинградского университета и, будучи студенткой, изучала насиживание у страуса нанду в заповеднике "Аскания-Нова". Результатом была статья "Температурный режим естественной инкубации у нанду", опубликованная в 1939 году в серии трудов Биологического института университета "Вопросы экологии и биоценологии". Закончив с отличием университет в 1937 году, Рольник на следующий год поступила в аспирантуру Института им. П.Ф. Лесгафта к профессору И.Д. Стрельникову. Полевые работы по диссертационной теме она проводила, как уже говорилось, на Севере.

Для выяснения состояния гнездовий гаги вне заповедника и путей её миграций в Белом море М.С. Протопопов должен был обследовать Карельский и Поморский берега Онежского залива, а Н.Н. Карташев (студент четвёртого курса биолого-почвенного факультета Московского университета) - Терский берег Кольского полуострова.

Белое море давало исследователям гораздо большие возможности наблюдения за морскими птицами с суши, чем Мурман. Там можно было постоянно работать только на одном острове, иногда высаживая десанты на соседние. Белое же море, сжатое берегами, наполненное шхерами, архипелагами и отдельными островами, значительно расширяло возможности исследователя, особенно если учесть недостаток водного транспорта в заповеднике. Передвигаясь на вёсельной лодке в Кандалакшском заливе можно было работать только на группе близко расположенных островов. Весь же Северный архипелаг заповедника раскинулся на ста квадратных километрах водной глади, так что посещение большинства островов и луд без моторной лодки было возможно только изредка. За пределами заповедника можно было рассчитывать на помощь местного населения. Хоть и немногочисленные, деревни на берегах Белого моря все-таки были, а поморы - народ доброжелательный.

Весна 1941 года была очень поздней. Даже удивительно, что ещё 12 мая из Кандалакши на Лодейный можно было проехать на лошади. Здесь наблюдатель М.Н.Соколов и дополнительно нанятый плотник Глебов строили дом-лабораторию. Дело шло неспешно, и Миронова, приехав 19 апреля на Лодейный, была вынуждена жить в избушке вместе с Возчиковыми — Ефросиньей Максимовной, женой Василия Ивановича Возчикова, их дочерьми Валей и Раей, семи и пяти лет, и бабушкой. В комнатке и кухоньке на каких-нибудь 15 квадратных метрах теснота была страшная — вещи не распаковать, даже записи вести было трудно. К тому же любознательные девочки всё время требовали внимания.

Самого Возчикова не было. Он с наблюдателем И.Г.Кувайковым строил в губе Лобаниха на Великом такой же, как на Лодейном, дом-лабораторию. Заповедник обстраивался и обустраивался. Предполагалось, что на Великом будет базироваться В.М.Модестов.

Условия быта и работы были на островах весьма примитивны. На Лодейном, Большом Медвежьем и Большом Ломнишном маленькие избушки имели только одну комнатку и кухню. Лишь в Северной губе Ряшкова в домике было две комнатки. Нередко с наблюдателями на островах жили их жёны и дети, как было на Лодейном. Наблюдателями тогда назывались работники охраны заповедников. Потом их переименовали в лесников, а теперь — в инспекторов охраны. В то время, когда В.И. Возчиков плотничал на других островах, Ефросинья Максимовна, по возможности, заменяла его в охране. На Большом Медвежьем жил Иван Галактионович Кувайков, на Ряшкове — Михаил Николаевич Соколов с женой Ираидой.

Конец апреля и начало мая показались Н.В.Мироновой мало интересными. Вокруг Лодейного стоял лёд, и морских птиц почти не было видно, по лесу было не пройти из-за глубоких сугробов. Радовали только тетерева, токующие на деревьях около домов, а иногда и на крыше строящейся лаборатории. Вечерами часто доносились крики самцов белых куропаток, утверждающих между собой границы гнездовых участков.

Первых гаг увидели с Лодейного только 5 мая. В этот же день Наталия Владимировна пошла с А. Гавриловым на Ряшков. Оттуда можно было проехать на лодке к Медвежьим островам и дальше к Головину, провести учет гаг. У луды Грязнуха, близ Головина, поднявшийся северный ветер прижал лодку к льдинам. Еле выбрались из этой передряги. Измученные, только к вечеру добрались до Лодейного. Однако труды были не напрасными. Удалось определить, что у островов заповедника уже держится не менее 500 гаг. Питались гаги, судя по просмотренным экскрементам, в основном двустворчатыми моллюсками — мидиями.

7 мая прибыл Михаил Сергеевич Протопопов, временно оформленный на должность научного сотрудника. Теперь Н.В.Миронова могла путешествовать не в одиночестве, а с надёжным спутником. Где по льду, где по воде они обследовали за две недели южную часть заповедного архипелага. Ночевали в избушках на Медвежьем и на Ломнишном. В их распоряжении была большая и в то же время лёгкая на ходу лодка. Ее нарекли "Китаником", так как в сравнении с другими лодками она казалась "китовой" величиной и была очень удобна, что вызывало ассоциацию с комфортабельным пассажирским лайнером "Титаником".

Проснувшись однажды на Медвежьем, не увидели своего "Китаника". Стало не по себе, вспомнилась судьба его старшего "брата", трагически погибшего от столкновения с айсбергом. Но, к счастью, судёнышко унесло недалеко за мыс. По льду Михаил добрался до лодки и, изрядно потрудившись, привел её к берегу.

За время путешествия по островам и лудам осмотрели места гнездования гаги и других птиц, впервые отведали яичницу из яиц серебристой чайки. Гнёзда этих крупных чаек в заповеднике тогда разоряли, считая их "вредными" птицами, так как они нередко разоряли чужие гнёзда и нападали на птенцов уток. Это разделение птиц на "вредных" и "полезных" бытовало раньше в заповедниках, которые нередко выполняли функции охотничьих резерватов. Соответственно, в них проводили мероприятия, способствующие увеличению численности "полезных" видов. Например, на островах Северного архипелага не только боролись с "вредными" хищниками — лисицей, орланом-белохвостом, серой вороной и серебристой чайкой, но и в массе устраивали укрытия для гнездования гаг. К гнездовому сезону 1941 года было сделано на разных лудах 100 укрытий.

Наталия Владимировна и Михаил Сергеевич хорошо сработались и подружились, несмотря на то, что она — молодой научный сотрудник, только привыкающая к новой обстановке и набирающаяся опыта в работе, он - более старший по возрасту, знающий и бывалый полевик, хотя ещё студент. Даже стаж работы в заповеднике у Протопопова был больше. Он проработал на островах весну и лето 1940 года, а Миронова приехала хотя и в том же году, но значительно позже, к сентябрю, и застала только осенний пролёт. Многие гнездящиеся птицы к тому времени уже улетели. Она называла его в шутку "дедушка", он её - "внучка". Позже Наталия Владимировна с благодарностью вспоминала, как дружно они работали, как М.С.Протопопов помогал ей, какой был деликатный и тактичный. Прекрасный работник, товарищ и друг, — так она отзывалась о нём.

А весна в природе брала свое. На льду между островами токовали косачи. Нередко рядом с ними плавали, "агукая", белоспинные гагуны, ухаживая за гагами. На островах орали куропачи. Девичья луда встретила исследователей невообразимым гвалтом. Кулики-травники непрерывно просили: "Травы, травы!", кулики-сороки кричали: "Кипит, кипит!". Орали крачки — серебристые морские ласточки, гоготали гуси, звонко кричали красавцы лебеди (из майского письма Н.В.Мироновой родным).

С 22 мая потеплело, и в последней декаде мая начали гнездиться гаги. У Наталии Владимировны прибавилось хлопот. Теперь она постоянно жила на Лодейном и должна была следить за ходом гнездования гаг на соседних островах - Деменихах. Эти два острова, соединяющиеся между собой в отлив, расположены совсем рядом с Лодейным, чуть южнее его. В работе помогал М.С.Протопопов. Каждое гнездо отмечали и картировали. Затем следили за откладкой яиц и насиживанием, а также за поведением самки. Имея в своем распоряжении только вёсельную лодку и парус, дальше Демених выезжали редко. Следующими за Деменихами находились остров Вороний и луда Воронка (Малый Вороний). Эти острова и лежащие за ними Медвежьи, Гульмаха и Круглый с расположенными около них лудами входят в восточную гряду островов Северного архипелага.

Наконец, 31 мая море около заповедных островов совсем освободилось ото льда. 3 июня на Лодейный привезли Веру Владимировну Ролъник с помощницей и студента пятого курса Московского университета Николая Николаевича Карташева. Увеличившийся научный коллектив с трудом разместился в недостроенной лаборатории.

21 и 30 июня на Лодейном видели лисицу. В ответ на докладную Мироновой от директора было получено распоряжение: "убрать". Организация облавы была поручена Наталии Владимировне, которая никогда не участвовала в охотах и плохо представляла, как это делается. Однако общими усилиями облаву организовали, и лисовин был взят с первого же загона.

7 июня начали собирать яйца гаг для инкубатора. На луде Воронка их брали из всех гнёзд, на острове Вороний - только в прибрежной полосе.

13 июня, наконец, приехал в Кандалакшу Владимир Михайлович Модестов с Ниной Юрьевной и Георгием Алексеевичем Скребицким. Через два дня они уже были на Лодейном. Вместе с ними приехала Тамара Петровна Некрасова, геоботаник, работавшая до этого в Лапландском заповеднике. Наталия Владимировна знала её еще по Ленинграду. Нина Юрьевна была уже на первом курсе аспирантуры у профессора Л.А.Зенкевича. Она должна была ставить опыты по способности литоральных животных переносить значительные колебания температуры, солёности и других факторов среды. На Белом море отливы и приливы проходят регулярно два раза в сутки, ежедневно запаздывая примерно на 40 минут. Кроме того, в зависимости от взаимного расположения Земли и Луны меняется их величина, обнажая и вновь заливая большую или меньшую часть литорали.

Г.А.Скребицкий — зоопсихолог и писатель, "крупный мужчина лет под сорок", как писала домой, характеризуя его, Н.В.Миронова. В 1948 году вышла из печати книжка Г.А.Скребицкого "На заповедных островах", где, несмотря на изменённые имена, легко узнаются участники коллектива, работавшие тогда на островах.

Тамара Петровна Некрасова в 1929-1933 годах успешно прошла курс Ленинградского университета и в 1934 году поступила в аспирантуру. Закончив её, она защитила в 1937 году кандидатскую диссертацию по теме "Альпийская и субальпийская растительность Чуна-Тундры (Кольский полуостров)". Начав в аспирантуре изучение растительности горных массивов Лапландского заповедника, Некрасова продолжила его, поступив на работу в заповедник. Здесь она составила геоботаническую карту охраняемой территории и опубликовала в 1935-1938 годах в Трудах заповедника и Ленинградского общества естествоиспытателей несколько статей о растительности заповедника, в том числе и свою диссертационную работу. В 1960 году была извлечена из архива заповедника и опубликована ещё одна её рукопись — о флоре цветковых и высших споровых растений. Последняя работа, выполненная Т.П.Некрасовой в Лапландском заповеднике, — о продуктивности ельников-черничников — осталась в виде рукописи.

Между Н.В. Мироновой, Т.П. Некрасовой и В.В. Рольник установились тесные дружеские отношения, очень помогавшие в работе.

14 июня Михаил Сергеевич Протопопов выехал с Лодейного в Кандалакшу, а оттуда 17 июня по железной дороге - в деревню Поньгому, расположенную на Карельском берегу Белого моря. Оттуда он должен был двигаться к югу и выяснить, где и в каком количестве гнездятся гаги, насколько благоприятны для них здешние условия. Губа Поньгома была выбрана потому, что в нескольких километрах от неё находится станция Кузема и добраться до нее не составляло труда.

Николай Карташев выехал на Терский берег Кольского полуострова еще раньше.

В.М.Модестов привез инкубатор, который быстро установили на Лодейном в бревенчатом сарае на берегу губы около кордона. Уже 15 июня в него было заложено 30 яиц. Потом их продолжали собирать на Вороньем и Воронке до 23 июня. Всего было заложено 250 яиц. Одновременно ловили руками насиживающих гаг. Только 19 июня окольцевали 9 самок. К сожалению, отчет за 1941 год по кольцеванию птиц в заповеднике не сохранился, и общее количество помеченных птиц осталось неизвестным.

20 июня, перед отъездом В.М.Модестова на Великий, на Лодейном провели первый научный совет.

Шли последние мирные дни. Хорошо спланированные и начатые полевые исследования успешно развёртывались. Интенсивно использовались географические особенности Белого моря — возможность передвижения на вёсельных лодках между островами, подходящие условия для наблюдения с берегов материка. Все говорило о том, что руководство правильно определило и спланировало работу, нашло хороших исполнителей и обеспечило их необходимым. Хозяйственная деятельность заповедника тоже успешно развивалась -велись работы по строительству рабочих и бытовых помещений, по усовершенствованию водного транспорта. Заповедник обещал стать привлекательной морской базой для различных научных работ не только своих, но и сторонних сотрудников, войти в передовую группу заповедников как научных учреждений.

24 июня на море наблюдали первый гагачий выводок. Вскоре и в инкубаторе началось вылупление. К 1 июля в вольере около "инкубатория" плавало 30 гагачат. Перед тем как подпустить их к выводкам, наблюдали за питанием и поведением птенцов. На луде Воронка следили, какое количество гаг и через сколько дней загнездится повторно, после того, как у них взяли яйца.

22 июня, с началом Великой Отечественной войны, в стране наступили огромные перемены. Вскоре, конечно, они дошли и до островов. 1 июля В.М. Модестов получил повестку из военкомата. Он сам настаивал на призыве его в армию, на фронт, несмотря на бронь. В этот же день вернулся из Онежского залива М.С.Протопопов. Он успел осмотреть небольшой участок побережья протяженностью около 25 километров между деревнями Поньгома и Летняя Речка. Сведений о том, что успел сделать Н.Н.Карташев, не сохранилось.

2 июля уехал в Кандалакшу В.М.Модестов. 3 июля Н.В. Миронова с Т.П. Некрасовой и М.С. Протопоповым поехали на несколько дней на Медвежьи острова - по-видимому, для учета гнёзд гаги и сбора гагачьего пуха. Неожиданно на два дня вернулся Владимир Михайлович. Учли с ним гнёзда на Головине и Медвежьих. Сравнительно с 1940 годом прирост их числа составил 50%.

Вечером 11 июля всех научных сотрудников вывезли в Кандалакшу. Война развивалась катастрофически. На Кандалакшском направлении в первых числах июля начались жестокие бои. Немцы рвались к Белому морю, чтобы захватить железную дорогу и отрезать Кольский полуостров. Однако сил для этого у них не хватило, и железная дорога продолжала работать всю войну, несмотря на близость фронта.

Москвичи и ленинградцы рвались домой. 15 июля, получив разрешение и с трудом достав билеты на почтовый поезд, выехали все вместе. Это очень помогло в дороге, которая из-за близости фронта была совсем не простой. Не доезжая Ленинграда, во Мге, москвичей и других пассажиров вдруг высадили из вагона, и снова сесть им удалось только на последний поезд, за несколько часов до того, как немцы взяли станцию.

А.В. Грибас был недоволен поспешным отъездом Н.В. Мироновой. Он рассчитывал опереться на неё в работе после мобилизации мужчин, но задерживать не стал.

Перед отъездом М.С. Протопопова, 14 июля, А.В. Грибас и В.М. Модестов написали благодарственный отзыв о его работе. Везде, где Михаилу Сергеевичу приходилось работать, он выполнял обязанности с интересом и инициативно. В заповеднике он, естественно, не только собирал научный материал, но и участвовал в охране, в обучении новичков простейшим наблюдениям за растениями и животными.

В Москве около 10 августа М.С. Протопопов был призван в армию и направлен в учебный пункт в город Белев Тульской области (почтовый ящик № 1. Особая команда). Н.В. Миронова получила оттуда два письма от него. 28 августа Михаил Сергеевич писал, что "...оставил свою полевую сумку со всеми дневниками, черновиками и прошлогодним отчетом" Е.С. Птушенко - доценту кафедры зоологии позвоночных и сравнительной анатомии Московского университета. "Туда же, - писал Протопопов, - вложена записка с просьбой в случае моей смерти всё это переслать Вам." В письме от 28 сентября он повторяет это сообщение, что говорит о его важности для автора. Однако материалы М.С. Протопопова были переданы после войны не Н.В.Мироновой, а К.Н. Благосклонову, который в 1946 и 1948 годах приезжал собирать эколого-фаунистический материал по птицам островов заповедника.

Осенью 1941 года Михаил Сергеевич Протопопов погиб на фронте. Где, когда и в каком звании — выяснить не удалось. На запросы в Центральный архив Министерства обороны нам ответили, что в безвозвратных потерях рядового, сержантского и офицерского состава он не значится. Однако родные получили на него "похоронку" в конце 1941 года. Почти все мужчины, работавшие перед войной в заповеднике: В.М.Модестов, И.Г.Кувайков, секретарь Оленцов, М.Н.Соколов, Н.И.Яковлев и другие, — погибли на фронтах.

Заповедник продолжал работать все военные годы, несмотря на прифронтовое расположение. Научный отдел отсутствовал. Число наблюдателей было сокращено. Однако охрана островов проводилась, хотя её эффективность была недостаточной.

Письма директора

Сохранились три письма Александра Викентьевича Грибаса, написанные Нине Юрьевне Соколовой и Наталии Владимировне Мироновой. Привожу их с некоторыми сокращениями.

27 октября 1941 года

Дорогая Нина Юрьевна!

Все как-то не верится, что Владимир Михайлович погиб. Он был душой нашего трудового коллектива в заповеднике, его все любили у нас. Когда Вы уехали из Кандалакши, Владимир Михайлович уехал на четыре дня в заповедник и убыл на фронт.

Мне тяжело о нём писать, как будто потерял самого близкого мне человека — брата. Что же делать — война требует жертв. Володя выполнил свой долг — отдал свою жизнь за нашу любимую Родину.

Работаю по-прежнему и в заповеднике, и в штабе. Надежда Сергеевна (жена Грибаса. — В.Б.) уже неделя как уехала в деревню к Возчиковым около Котласа. Кувайкова с ребятами живет в Кандалакше. Научное оборудование заповедника, в связи с тем, что у нас закрыли на время войны научный отдел, ещё в июле отослал по распоряжению т. Шведчикова в Ильменский заповедник, станция Миасс Южно-Уральской ж.д. Вместе с казёнными вещами я, по просьбе Владимира Михайловича, отправил его вещи (5 мест) также в Ильменский заповедник.

Штат заповедника сократили до 7 человек (1 директор, 1 бухгалтер, 1 ст. наблюдатель, 4 сторожа). У нас уже по берегам залива образовался местами лёд, все покрыто снегом.

Для меня остров Великий стал островом Модестова. Пусть исцелительное время и Ваши молодые годы помогут Вам перенести тяжелую утрату.

Дружески расположенный к Вам

А.Грибас

Из письма от 27 апреля 1943 года

Прошли почти два года войны. Расшаталось мое здоровье. От малокровия слабеет, видимо, и память. Кстати, постарел я изрядно. Кажется, много могу забыть, но никогда не забуду Владимира Михайловича. Есть люди, которых можно полюбить с первой встречи. Я искренне полюбил В.М. с первого же нашего знакомства и почувствовал, что он искренне расположен о мне. Да не было в заповеднике ни одного человека, кто не любил бы Владимира Михайловича.

Пытался я узнать какие-либо подробности о смерти В.М. Его часть вскоре перебросили на другой фронт. <...> один командир с части, где был В.М., подтвердил гибель Владимира Михайловича. В первые дни наши части отступали и, по-видимому, не удалось его похоронить, тело было оставлено на территории противника. Оставили его мёртвого. Вот все, что известно о кончине В.М.

После того, как эвакуировались научные работники из заповедника, была возможность эвакуироваться и мне. Я воздержался, было как-то стыдно мне, старику-красногвардейцу, уходить от опасностей жизни в прифронтовой зоне. Жена первый год была в эвакуации, потом вернулась, сейчас работает в райинспекиии. В заповеднике из старого состава никого не осталось. Все наблюдатели новые. На острове Великом неизвестными лицами были убиты два младших наблюдателя: помните, глуховатый дедушка и второй из новых сотрудников. Лето приходится большей частью проводить на островах. Работы хватает. Больше стало браконьеров.

Прислала письмо Наталия Владимировна Миронова. Её отец умер, муж на фронте. Напишите о тов. Протопопове, о Скребицком, Рольник, где они сейчас, и есть ли от них какие-нибудь известия. Чуть не забыл Некрасову. Жаль Кафтановского, он погиб на фронте.

Просился у тов. Шведчикова о переводе по состоянию здоровья в другой заповедник, расположенный в центральном районе России. Ответ: перевод с окончанием войны, сейчас нет кадров и т.д. Ну, что ж, может, и выдержу.

Крепко-крепко жму Башу руку, желаю крепких нервов, чтобы пережить Ваше горе.

Всегда Ваш

А.Грибас

В начале 1943 года Наталия Владимировна Миронова получила письмо от Александра Викентьевича Грибаса, написанное 13 января.

Дорогая Наталия Владимировна!

Ваше письмо от 2 января 1943 г. получил. Мы с Вами хотя и немного поработали вместе, но у меня осталось о Вас самое лучшее впечатление. Я был немного обозлён на Вас и других научных работников за поспешную эвакуацию. Постепенно это сгладилось. Извините меня за первое не особенно любезное письмо в начале войны.

Надежда Сергеевна была эвакуирована в Архангельскую область, но весной 1942 г. вернулась и работает в райисполкоме. Живут с нами две её сестры и племянник, выехавшие из Ленинграда. Жизнь протекает вполне сносно. К невзгодам прифронтовой жизни давно привыкли.

Штат очень маленький: директор, бухгалтер, и 5 человек охраны. Сам себе уборщик, пилю дрова, убираю канцелярию, топлю печку. Иногда вставляю стёкла, когда в воздухе очень шумно. Налёты стервятников нисколько не нарушают темпа нашей жизни.

Бываю часто на Великом, мало охраны, и приходится объезжать самому. Из знакомых Вам работников остался один Яковлев Николай Осипович. Он на днях уходит в РККА, так как ему 46 лет, и он ещё может послужить Родине.

Кроме нашего общего друга Владимира Михайловича Модестова, погиб на фронте тов. Кувайков (1911-IX.1941), тов. Оленцов. Когда мы будем работать опять вместе, то составим карту заповедника, в особенности о. Великого, и назовём самые красивые места — ручьи, озера или утёсы — именем самого дорогого нашего павшего друга - тов. Модестова В.М. Всё ещё не могу забыть об этой светлой личности, чутком человеке.

Молодец Вы, что сумели пережить все тяготы жизни осаждённого героического Ленинграда. Насчёт перспектив работы в нашем заповеднике. Я просил Главное управление на 1943 год включить в штат хотя бы одного зоолога. Ответили, что в 1943 году научной работы в нашем заповеднике не будет и остаётся только охрана. Всё же сейчас так быстро изменяется обстановка, что весной может быть и можно будет опять настаивать о присылке к нам зоолога и хотелось бы, чтобы этим зоологом были Вы.

Передайте привет Вере Владимировне, и если будете писать, то и Тамаре Петровне. Есть ли у Вас сведения о т. Протопопове? Жаль, жаль Ю.М.Кафтановского. Война требует жертв, хотелось бы, чтобы их было меньше.

С дружеским приветом и желаю Вам доброго здоровья и крепких нервов.

Ваш А.Грибас

После войны

Всё имеет свои сроки. В первые месяцы 1945 года война шла к победоносному концу. Цена победы советского народа была страшной. Страшна она не только колоссальными разрушениями и гибелью многих миллионов людей, но и неисчислимым количеством исковерканных судеб оставшихся в живых.

Наталия Владимировна Миронова выжила в блокадном Ленинграде и помогла выжить сестрам. Все трое не забыли своей любви к природе, остались верны увлечениям молодости.

Уже в 1945 году Наталия Владимировна поступила в аспирантуру и весной снова приехала в Кандалакшский заповедник для сбора полевого материала по экологии гаги. Два года она приезжала на заповедные острова, учитывала гнёзда, наблюдала за поведением утки во время насиживания и вождения выводка. Однако прежнего дружного коллектива не было. Александр Викентьевич Грибас был вынужден уехать с севера по состоянию здоровья. Научного отдела в заповеднике, по существу, не было. Обязанности научных сотрудников и заместителя директора по научной работе временно выполняли приезжие. На островах проводили только учёт гнезд гаги и других птиц да сбор гагачьего пуха. Исследовательская работа шла, в основном, по темам других учреждений. В таких условиях невозможно было за 2-3 года собрать достаточный материал для диссертации. Это не удалось К.Н. Благосклонову, приезжавшему в 1946 и 1948 годах на острова Северного архипелага с группой студентов Московского университета, отказалась от своих планов и Н.В.Миронова. Пришлось расстаться со светлой мечтой работать в заповеднике на Белом море. Однако проведённое здесь время осталось для неё незабываемым чудным воспоминанием на всю жизнь.

Знакомые пригласили её работать на Мурманскую морскую биологическую станцию в Дальние Зеленцы на Восточном Мурмане. Пришлось сменить "птиц на рыб" и вместе с коллективом станции заняться промысловыми проблемами рыбаков Баренцева моря. Защитила кандидатскую диссертацию, опубликовала до начала 60-х годов свои ихтиологические исследования.

Потом Н.В. Миронова перешла на лабораторную работу в Зоологический институт Академии наук в Ленинграде. Она успешно занималась вопросами, связанными с разведением и использованием тиляпии Tilapia mossambica. Эта африканская рыбка из отряда окунеобразных считалась тогда очень перспективной.

Т.П. Некрасова после войны вернулась на Кольский полуостров и работала в 1945-1950 годах старшим научным сотрудников Кольской базы Академии наук СССР. Затем она покинула Север и пошла работать учёным секретарем академической биостанции "Борок" на Рыбинском водохранилище, а в 1952 году по приглашению Г.В.Крылова переехала в Новосибирск, где посвятила себя изучению плодоношения хвойных пород Сибири. Здесь, работая сначала в Биологическом институте Сибирского отделения АН СССР, потом в Институте леса, Т.П.Некрасова стала в 1969 году профессором и была удостоена почетного звания "Заслуженный деятель науки РСФСР". В Новосибирске вышли в свет её широко известные монографии по плодоношению сосны, кедра, пихты, которые стали настольными книгами лесоводов Сибири.

Нина Юрьевна Соколова всю жизнь проработала в Московском университете, вначале в Институте зоологии, потом на кафедре зоологии беспозвоночных. Во время войны ей пришлось изменить тему своей аспирантской работы на сугубо практическую, и в 1945 году Нина Юрьевна защитила кандидатскую диссертацию по биологии постельного клопа и мерах борьбы с ним. После войны она приезжала в 1946-1947 годах в заповедник вместе с экспедицией студентов и сотрудников-гидробиологов под руководством доцента В.А.Броцкой. Здесь Н.Ю.Соколова впервые описала фауну беспозвоночных литорали островов Северного архипелага. Однако главным направлением её работы стало изучение экологии донных беспозвоночных в водохранилищах. По плану "преобразования природы" Нина Юрьевна участвовала во вселении в Каспийское море многощетинкового червя нереиса. Так предполагалось улучшить кормовую базу осетровых и других рыб этого солёного моря-озера. В 1973 году Н.Ю.Соколова защитила докторскую диссертацию по экологии бентоса (донных беспозвоночных) водохранилищ. Но Белое море продолжало тянуть к себе, и ещё в 1962 году Нина Юрьевна организовала практику студентов третьего курса на Беломорской биостанции. Это позволило ей обследовать фауну озёр острова Великого, Кемь-луд и окрестностей станции на Киндо-мысе. Результаты проведённой работы опубликованы в соавторстве с Э.И. Извековой и А.А. Качановой-Львовой.

В 1964 году Н.Ю. Соколову избрали учёным секретарем Всесоюзного гидробиологического общества. Благодаря её бурной, как обычно, деятельности, общество стало заметной научной организацией.

С переменным успехом складывалась жизнь В.В. Рольник. Она благополучно пережила годы блокады в Ленинграде. В ноябре 1941 года после окончания аспирантуры Вера Владимировна стала старшим научным сотрудником естественно-научного института им. П.Ф. Лесгафта, но работала в основном по направлению райкома комсомола. В 1942 году она стала кандидатом и в декабре 1943 года — членом партии. В июне 1943 года её назначили заместителем директора по учебной работе Ленинградского сельскохозяйственного учебного комбината. Преподавать на комбинате она пригласила Наталию Владимировну Миронову, с которой изредка встречалась.

В марте 1945 года Вера Владимировна защитила кандидатскую диссертацию на тему "Влияние температуры на эмбриональное и постэмбриональное развитие птиц", а в октябре 1947 года была удостоена звания старшего научного сотрудника.

В 1949 году разразилась беда. С 1 августа В.В. Рольник была уволена из института им, Лесгафта, а в январе 1950 года - исключена из партии. Причиной этого послужила статья "Instructions for the incubation of Eider duck eggs", которая была опубликована без соответствующего разрешения в американском журнале "Journal of Wildlife Management". He помогли ни хорошие характеристики, ни участие во Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, ни медали "За оборону Ленинграда" и "За доблестный труд" во время войны, ни активная работа в комсомоле и в партии.

Однако в апреле 1951 года Вера Владимировна получила авторское свидетельство за изобретение прибора для введения кислорода в воздушную камеру инкубируемых яиц. В 1953 году она стала внештатным референтом Института научной информации Академии наук СССР, а с 1955 года её работы снова публикуются в научных журналах, трудах совещаний и конференций. В мае 1956 года В.В.Рольник была полностью реабилитирована и восстановлена в КПСС.

В апреле 1957 года Вера Владимировна начала работать в Институте эволюционной физиологии и биохимии им. И.М.Сеченова, где закончила и в 1968 году опубликовала монографию "Биология эмбрионального развития птиц". Над этой проблемой и монографией она работала всю жизнь. Знание английского, немецкого и французского языков (в 1930-1935 годах она закончила Высшие государственные курсы иностранных языков) помогли ей использовать практически всю мировую литературу по этому вопросу — более четырёх тысяч публикаций. Монография собрала хорошие отзывы специалистов, и Учёный совет института рекомендовал её как докторскую диссертацию. Всё же В.В. Рольник не стала доктором биологических наук и ушла на пенсию в 1970 году кандидатом.

Следует добавить также, что совместно с сотрудниками Военно-Медицинской академии Вера Владимировна участвовала в исследованиях, связанных с космической тематикой. Она провела интересные опыты по возможности полной замены азота птичьего яйца на гелий и получила положительные результаты. Они были опубликованы в 1962 году в совместной статье с В.В.Борискиным, П.В.Облапенко и Б.В.Савиным.

В заключение надо сказать, что первый научный коллектив заповедника, подобранный Владимиром Михайловичем Модестовым, состоял из на редкость сильных молодых учёных. Если бы не трагедия войны, разрушившая его, он уже в первые годы работы безусловно дал бы весьма значительные результаты.

Сразу после войны в заповеднике не было ни материальной возможности, ни опытного организатора, который подобрал бы работоспособный научный коллектив. На Беломорской биостанции Московского университета положение было ещё хуже. Жить и работать студентам там было негде, а проводить морскую практику было, тем не менее, необходимо. И заповедник пригласил на острова Северного архипелага экспедицию Московского университета. В 1946-1948 годах в неё входили гидробиологи, ихтиологи и орнитологи. Группой гидробиологов руководила доцент В.А.Броцкая, группой орнитологов - К.Н.Благосклонов. Студенты жили на Лодейном в здании лаборатории, которое в 1950 году перевезли на остров Ряшков.

Работы, выполненные под руководством В.А. Броцкой и К.Н. Благосклонова, а также другие исследования того времени, впоследствии были опубликованы в Трудах заповедника (выпуски 2 и 4), в Трудах биостанции Московского университета "Биология Белого моря" и в других изданиях. Так заповедник и биостанция всё же объединили свои усилия в изучении и охране Белого моря, о чём мечтал перед войной В.М. Модестов с друзьями-коллегами, работавшими на биостанции.

Первые научные сотрудники заповедника - гидробиолог Е.П. Дорош (с 1947 года) и орнитолог З.М. Баранова (с 1948 года) столкнулись в своей работе с не меньшими, если не с большими трудностями, чем сотрудники предвоенных лет. Несмотря на это, всё, что было в их силах, они сделали. Результаты их работы опубликованы заповедником и не потеряли своего значения до сих пор.

Постепенно жизнь налаживалась, материальные возможности улучшались, создавался новый научный коллектив. И если документов с планами В.М. Модестова не сохранилось, то можно не сомневаться, что работа в первые десятилетия шла в намеченном им направлении.

Июль 1996 – февраль 1997

Кандалакша