Ирина Бреслина
ЭТОТ ПРЕКРАСНЫЙ МИР
Заповедные острова.
Звенит воздух птичьими криками. А вокруг всегда разное море – шумное и
ласковое, черно-синее и белесое, с пенными гребешками на волнах или с
искрящимися веселыми бликами.
Острова эти разбросаны
вблизи Кольского полуострова по Баренцеву и Белому морям, почти все они
за Полярным кругом. Различны заповедные острова. В Баренцевом море
Гавриловские и Семь Островов знамениты птичьими базарами, а Айновы
острова – яркими цветущими высокотравными лугами.
На песчаных и каменистых
берегах островов обитают морские кулики: камнешарка, кулик-сорока,
галстучник. В темных сырых каменных норах да внутри завалов выброшенных
морем бревен подрастают, всегда по два, угольно-черные птенцы чистика.
Однако самая известная
морская птица – гага, жемчужина нашего Севера. Ради ее сохранности и был
утвержден в 1932 году Кандалакшский заповедник. Это ее пух, знаменитый
гагачий пух, самый теплый, самый легкий, самый ценный...
ГАГА
У гаг самки и самцы
внешне не похожи. Самка (ее так и называют – гага) – крупная,
рыжевато-бурая, рябенькая, малозаметная на суше утка. Селезни-гагуны –
настоящие щеголи: снежно-белая спина, угольно-черное брюшко, такая же
шапочка. И еще небольшие детали – светло-зеленый затылок и
нежно-апельсинового цвета грудка.
Прозрачная весенняя ночь.
На воду с гнезда шумно садится гага. Тут же ее окружают беспокойные,
нетерпеливые, назойливые гагуны. И здесь же ее супруг. А гага очень
характерным выпадом головы в сторону того или иного претендента требует
от супруга прогнать наглеца. Гагун, вытянув шею, тут же бросается в
атаку. А гага требует от него новой атаки на следующего домогателя, и
так беспрерывно, пока все не устанут.
Откладывая яйца, гага
постепенно выщипывает из своего брюшка пух, утепляя им гнездо. К этому
времени пух этот созревает и очень легко выдергивается. По окончании
кладки (5–6 яиц) все гнездо уже выстлано мягчайшим, теплющим пухом
темно-серого цвета. На животе же у гаги появилось голое пятно – насидное.
Им-то она и греет свою кладку. Обычно место для гнезда выбирается гагой
один раз в жизни. В вершине Кандалакшского залива, на Северном
архипелаге, – все больше в ельниках, под шатрами еловых лап. На других
архипелагах старается заселять удаленные безлесные острова – для нее тут
безопаснее, гнездо, однако, так или иначе маскирует. Сидит на нем гага,
затаившись, 26 дней почти безвылазно. Сильно худеет.
За сутки вылупляются все
гагачата. Они мокрые, малосимпатичные и кажутся голенькими от слипшегося
пуха. Обсыхают под мамкой. На это уходят сутки. И вот гага, ковыляя,
ведет их к морю. Гагачата бегут гуськом, спотыкаются, приотстают нередко.
Наконец, вот он, морской берег. Осталось пройти литораль. Она в
переплетении водорослей, каменистая или вязкая. Но это уже почти море.
Подбадривая отстающих, гага потихоньку квохчет. Вот и вода! Первый на
воде, второй, третий, все шесть! С ними гага. Тут же нырнули. Вынырнули.
Началась морская жизнь. Гнездо им больше не нужно. Здесь в лабиринте
островных проливов им хватит и корма, и покоя. Они будут нырять и
доставать со дна разных моллюсков. К осени вырастут, окрепнут и,
повзрослев, откочуют туда, где морские течения не дадут морю затянуться
льдом...
Итак, птенцы выведены,
гаги на воде, пух остался в гнездах. Ветры и непогоды довольно быстро
могут превратить драгоценный утеплитель в слипшийся ком. И в заповеднике
начинается настоящая пуховая страда.
В конце июня, сразу
после схода гагачат на воду, сотрудники заповедника,
студенты-практиканты, юннаты прочесывают острова в поисках пуха. Однако
сбор его – дело не только сугубо хозяйственное. Это еще учет гнездящейся
гаги и вылупившихся птенцов. А снаряжение из гагачьего пуха согревает
полярников высокоширотных экспедиций, альпинистов, штурмующих самые
неприступные горы, космонавтов, моряков, летчиков.
ЦВЕТЫ И ПТИЦЫ
Чтобы понять природу,
надо ее знать. А наскоком не узнаешь. Надо жить в ней. И только тогда ты
вдруг откроешь для себя неприметные, мелкие, но очень важные детали ее
всеобщей взаимосвязи, взаимозависимости.
Природа едина. Когда мы
изучаем те или иные ее части – птиц, растительность, почвы, например, –
мы как бы искусственно отчленяем их от неделимой матушки-природы. Однако
такие методы исследования устоявшиеся, они проверены и необходимы.
Познания же взаимосвязи между различными природными составляющими – дело
молодое, непростое, нелегкое. А на стыке наук – самое неожиданное и
нередко – самое интересное. Первозданные клумбы на приморских скалах,
могучая зелень на нежилых карнизах птичьих базаров, утопающие в ромашках
тупичные норы – птичье влияние налицо. Вроде бы все ясно и просто: много
птиц – много помета, отсюда и пышная растительность. Что же здесь
изучать? Но ведь это то, что на поверхности лежит. Птичье же влияние
гораздо глубже и многостороннее...
Геологи утверждают, что
наши острова поднялись со дна морского и что подниматься медленно они
продолжают и по сей день. Выходит "растут" заповедные острова, мы же
сами свидетели одного из моментов этого "роста". А потому на
неодинаковых по величине и возрасту островах мы можем увидеть разные
стадии формирования их флоры.
На малюсеньких скальных
островах нет никакой почвы – только камень. Но вот загнездились на них
серебристые чайки. С ближайшей суши натаскали сухой травы для гнезд, а в
ней и семена. Большинство семян пропало, не смогло прорасти – слишком уж
тут сурово. Но кое-что попало в скальные трещины и зацепилось там, дало
ростки. Попав сюда, в чаячьи колонии приморских скал, они не просто
хорошо здесь растут – они процветают.
Естественно, после
ежегодного отмирания они скапливаются тут же, превращаясь со временем в
торфообразную массу. Это уже первопочва, хоть и фрагментарна она, и
тянется прерывистой полосой пока только вдоль скальных трещин. Но на ней
уже может поселиться гораздо больше разных растений, чем в трещинах скал.
Да еще птичий помет ее постоянно пропитывает. В результате – пышнющая
растительность, много отмерших остатков, интенсивное торфонакопление.
С веками малюсенький
островок – кусочек скалы в море – покрывается торфяной почвой, сплошь
покрывается зеленью. Да и сам островок подрос. В зависимости оттого,
какие птицы теперь на нем гнездятся и много ли их, да еще от того,
близко ли, далеко ли от материкового берега этот остров находится, а
следовательно, и от силы ветров, на нем гуляющих, устанавливается здесь
тот или иной растительный покров. Это может быть яркое разнотравье
чаячьих колоний, упругий вороничный ковер, приморская лесотундра с
редкими кривыми деревьями, сосновый, еловый или же березовый лес...
Однако роль морских птиц
в растительности островов, в их современном облике и в их истории – это
лишь одна сторона переплетенной взаимосвязи островного животного и
растительного миров. Она, образно говоря, касается того, насколько птицы
нужны растениям. Но есть и другая сторона у этой взаимозависимости. Это
- насколько растения нужны птицам. Из сухой травы почти все морские
птицы строят свои гнезда, птенцы чаек затаиваются в мощных травяных
куртинах, столь обычных для птичьих колоний, а там, где растительность
не густа и не велика, птенцов маскирует даже сам ее пестрый фон. Утки,
прежде всего гаги, пытаются спрятать свои гнезда среди растительности: в
лесу – под шатра-ми еловых лап, на безлесных островах - под прижатыми к
земле ветвями одиноких деревьев, в гуще подстриженных морозом и ветром
кустарников - в высоком травостое приморских лугов, в плотных клумбах
приморских скал. Мало того, наши островные растения нужны водным птицам
как корм. В особом почете у них ягоды вороники. Нередко чайки и
пролетные гyси-гуменники выедают весь основной урожай. Не отказываются
от вороники и гаги, особенно любят они весенние, перезимовавшие ягоды.
Совсем недавно люди
поняли: заповедная нетронутая природа – это наше национальное достояние.
Не менее ценное, чем бессмертные творения искусства, хранимые в музеях,
чем охраняемые и всеми чтимые архитектурные шедевры. И мы должны сберечь
эту первозданную заповедную природу от любого воздействия, связанного
как с ростом промышленности, так и с интенсификацией сельского хозяйства.
И развиваться она должна только по естественным биосферным законам.