на главную страницу

 

 Г.Ф. Белошицкая (Жидких)

 

Фрагменты из книги "История семьи Жидких на фоне поморской культуры"

Апатиты: Изд-во Кольского научного центра РАН, 2013.

 

Привожу фрагменты потрясающе интересных воспоминаний Г.Ф. Белошицкой, поскольку они описывают жизнь населения Кандалакши, проходившую в непосредственной близости, а отчасти и на территории заповедника одновременно с его существованием, и дают много фоновой информации для его истории. Также представляются интересными сведения о природе вершины Кандалакшского залива. Данные воспоминания относятся ко второй половине 1940-х - 1950-м годам, времени детства автора. (А.Горяшко).

 

Стр. 42.

А когда мы ездили с бабушкой удить рыбу или на острова за ягодами (бабушка всегда сидела за кормовыми веслами, а носовыми гребли внучки Валя и Шура (им было соответственно, по 11 и 10 лет), я сидела на середине лодки, мне было лет 5-6, но грести веслами я уже умела хорошо), вспоминается, что погода всегда была хорошая. Море спокойное, даже ласковое, небо чистое, высокое. Солнышко, тепло. Кругом водная гладь, тишина. Иногда вынырнет тюлень и некоторое время плывет за лодкой, особенно, если слышит пение. Очень любят тюлени музыку и пение. Где-то между островами крякают утки с утятами. «Благодать-то Божия кака! Кака благодать!».

Один раз выудила бабушка зубатку. Когда тащила уду, леска натянулась как струна и ходила из стороны в сторону. «Вот беда-то, дьявол, наверное, морской попался». Рыбина был крупная, зубастая, била хвостом так, что брызги летели. Бабушка крепко стукнула ее по голове кочетом, рыба затихла, и только после этого можно было вытаскивать из пасти крючок.

Всегда когда мы возвращались с богатым уловом или с полными корзинками ягод, и бабушка, и мама отправляли нас к соседям и родным отнести мисочку... Я ходила к бабушке Антонине с рыбой, к Нине Филипповне с ягодами. Таков был неписанный закон, обычай поморов - поделиться уловом с соседями, родными и, особенно, больными или пожилыми людьми. Так же добросердечно встречали в поморских домах людей-нищих. Приглашали за стол, кормили и давали снедь в дорогу.

Стр. 45.

Мы, дети, участвовали во всех хозяйственных делах. Зимой, в любую погоду, ходили с отцом и матерью на подледный лов селедки. Помогали ставить и поднимать сети, трясти их (вытряхивать улов). Летом помогали заготавливать корм животным, ухаживать за ними. Ходили с корзиночкой рвать траву для дойных коз или пасти их. Овец на все лето увозили на острова. Надо сказать, что всех овец села односельчане вывозили на острова перед посадкой картофеля. Заранее договаривались, на какой остров вывозить животных. Роль играли факты: есть ли на острове пресная вода, как поднялась трава на прибрежных полянах, есть ли удобное место для загона овец, когда их уже нужно будет отлавливать осенью, чтобы забрать домой. В основном это были остров Овечий, Телячий, Б.Березов, Еловый.

В назначенный день утром от села отправлялась целая флотилия лодок с овцами. Все лето гуляли животные на острове без пастуха, и никогда не пропадало ни одного животного. Все осенью возвращались домой, иногда даже с приплодом, с маленькими ягнятками.

Когда сельчане выкопают картофель, решался вопрос, в какой день ехать за овечками. Чаще это был выходной день, когда мужики не заняты работой. Высаживались на остров и по периметру острова поднимали шум, чтобы из леса выгнать стадо одичавших за лето животных на удобный открытый мыс, где стояли лодки. И там уж только успевай хватать овец своих или чужих. Хозяйки ласковыми голосами подзывали своих овечек; «Чига, чига! Белянушка, поди ко мне! Ай, умница, ты еще и с ягнятками! На хлебушка! Серка, Серка! Борька, Борька!» - и животные, услышав знакомый голос, успокаивались, подходили к рукам. В итоге всех животных разносили по своим лодкам.

«Филатовна, все ли у тебя пришли?»-

- «Все, все! Слава Богу!»

- А ты, кума, всех нашла?

- У меня все пришли, даже чей-то баран увязался за моей овцой.

- Это, наверное, Филипповны.

-У нее нет барана. Ну, да ладно! Поедем домой. Там заберут его.

И флотилия лодок с животными, которые уже успокоились и смирно стояли в лодках, спрятав головы под нашести или под брюхо рядом стоявшей овцы, отправлялась в обратный путь, домой.

Один год случилось так, что всех животных уже разнесли по лодкам и только одна наша овца убегала от людей в остров. Дважды выходили люди по периметру острова, поднимая шум, и дважды она убегала. Потом решили, что придется ехать за ней в другой раз, т.к. время шло к вечеру и надо было добраться до дома засветло. Отца дома не было - он находился в рейсе и за овцой ездили женщины еще дважды; но безрезультатно. Уже шел октябрь и полетели «белые мухи», а овца оставалась на острове. Тогда бабушка решила обратиться к самому боевому парню села Тарасову Юрию.

 «Помоги Юрушка, поймать ее злодейку! Если не поймаем, так придется застрелить на мясо».

Взяли ружье и поехали. Юрию удалось выследить, где прячется овца, оказалось под скалой. Он залез на эту скалу, выбрал удобный момент и прыгнул на овечку сверху. Только так и удалось поймать эту «злодейку»!

На всех овечках ставили свои метки. У каждого хозяина своя метка, по которой и распознавали животных. Наша метка была — подрез на левом ушке.

Так ежегодно вывозили овец на острова до 1970 г., пока не случилась трагедия, когда один из портовских работников (какой-то новый инженер), не зная жизни местного населения, выехал на остров с собаками и ружьем. Собаки сразу кинулись за стадом овец и загнали их в воду. Овцы поплыли на соседний остров, но и пловцы они плохие и шерсть густая намокла сильно и овечки стали тонуть. Сначала ягнята, потом те из взрослых животных, что послабее. А выплыли на соседний остров только голов 10 самых сильных и молодых. Погибло стадо в 70 голов. У нас погибло 2 овечки. С тех пор местные жители не пытались больше заводить овец.

Если нам, девочкам, удавалось самостоятельно уехать на острова, и родители доверяли нам лодку - это была большая радость. Один из примеров, нам: мне, моей троюродной сестре Вале Карташовой и подружке Римме Тарасовой (девочкам 10-12 лет) удалось уговорить Александру Михайловну Карташову - мать Вали, дать нам лодку. Мы собрали все, что положено: весла, парус, удочки, наживку, лопату для копки червей, теплую одежду (брали всегда даже в самую жаркую погоду), продукты на сутки, котелок дня ухи, чайник; получили бабушкино задание: насобирать ягод или грибов, наудить рыбы на уху или на жареху, насобирать дров по берегу на одну-две истопки печи. И поехали. А развести костер на острове, сварить себе ухи и вскипятить чай - это уже наше дело.

В этот раз нам удалось наудить рыбы для дома, насобирать грибов и даже выудить, поднять якорь, лежавший на дне. По жребию якорь достался мне, и я счастливая докладывала бабушке об удачной поездке. «Вот бойка девка!», - самая большая бабушкина похвала.

Мы росли под бабушкиной опекой, контролем и критикой. А еще она прививала нам добро, христианское милосердие, сочувствие и ей удалось в те богоборческие времена посеять в наших душах зернышки Православия.

Из детства мы вынесли умение трудиться, ухаживать за животным любить их, т.к. перед нами был живой пример заботы о животных наши бабушки и мамы. Когда случалось, что ожидался приплод от козы или овцы в зимнее время, бабушка и мама очень беспокоились. Это беспокойство передавалось и нам, т.к. новорожденные ягнята или козлята могли замерзнуть в хлеву. Ночью спали, чутко прислушиваясь ко всем звукам, доносящимся из хлева, мама с бабушкой по очереди ходили в хлев. И вот радость, утром бабушка в старой фуфайке несет в дом что-то шевелящееся, живое. Родились два ягненка. Поселились ягнята в закуточке за печкой, в тепле, на сене. Овцу-маму приводили для кормления ягнят домой три раза в день. Мы ее угощали хлебушком, как кормящую мать, давали дополнительную порцию пойла или березовый веничек. Ягнята росли быстро, и вот они уже бегают по избе, цокая копытцами, вместе с младшими детьми. Если из двух ягнят один был барашек, то его учили бодаться дети, встав на четвереньки и стукаясь с барашком лбами. Когда у него появлялись рожки, бодаться было уже опасно, надо было убегать и побыстрее Очень шкодными бывали козлята, они любопытны и не ждали вызова на игру забегая сзади и бодались или били копытцем. Если дети сидели на полу или стояли на четвереньках, козленок запрыгивал на спину и был копытцем.

За всеми играми детей и ягнят следила бабушка, занимаясь пряжей ниток на прялке-колесе. Один из ягнят дотянулся до держателя катушки и погрыз его. До сих пор видно эту отметину.

 Стр. 47 (1953 г.).

К этому времени отцу удалось выйти из состава колхоза им. Сталина и он уже работал в порту мотористом, но зарплаты катастрофически не хватало. Выручало море и зимой, и летом.

Как-то зимой отец и мать были в Валас-ручье на подледном лове селедки. Рыба ловилась хорошо, и отец решил поставить сети еще на одну ночь, хотя ему нужно было срочно возвращаться на работу. Он оставил маму одну в избушке Валас-ручья, сам вернулся домой, а в помощь маме решили отправить меня. Как страшно было идти 15-20 километров по льду залива одной! Бабушка сказала: «Поди, дитятко! Мать-то ведь там одна, уж все глаза проглядела. Поди, пока светло!»

Меня одели в ватные брюки, валенки, фуфайку, теплый платок. Поставили на лыжи, а сзади привязали большие сани. И я пошла. Слава Богу, хорошо знала все острова, которые надо было пройти: о.Малый, о-ва Сальние, о.Овечий, Оленьи луды, о.Ламбин, о.Ириньин, а там уже открывался берег (Переймы) и о.Ряжков. Смеркалось, но я разглядела на берегу двигающуюся точку. - Это была мама. Она тоже увидела меня, и засветила в избушке огонек, и затопила печь, чтобы я сориентировалась правильно.

Какой это был вечер! Мы с мамой крепко-накрепко закрыли дверь избушки, поужинали при свече. Начиналась метель, ветер завывал в трубе очень тревожно. Шумели ели. (Благодарение Богу, что до метели мне удалось добраться до места. Бабушкиными и мамиными молитвами). Я спросил у мамы: «А если придет медведь, он заберется в избушку?». Мама меня успокоила, что медведь не сможет открыть дверь (мама сама была большая трусиха), что сейчас погасит свечу и мы будем спать. Спали мы на нарах на сене. Темнота - глаз коли. Я уснула сразу и очень крепко, так, что когда стало светать, и мама стала будить меня идти поднимать сети, мне показалось, что я только что уснула и вдруг надо вставать.

Мы подняли с мамой сети. Улов был очень хороший. Мы перетрясли все сети, собрали улов в мешки, потом уложили на сани и сети и улов и двинулись домой. Обратный путь был уже более веселый и казался короче.

На другой день, так всегда случалось после улова, мне пришлось идти продавать селедку. Бабушка готовила корзину: укладывала туда определенное количество рыбы (чтобы можно было нести), определяла цену одному десятку штук (от 20-ти до 50-ти копеек), и я ходила по домам улиц Речной, Беломорской, Морской и в портовские бараки, продавала рыбу. Потом честно отчитывалась перед бабушкой о выручке. Вырученные деньги шли в семейный бюджет и очень помогали прожить от получки до получки.

 Стр.51 (глава «Федор Евдокимович Жидких – наш отец)

…Рос бедовым, но и дело знал.

Именно его Петр Парфентьевич Пушкарев научил ходу рыбы в нашем заливе, т.е. когда идут косяки сельди, то как узнать, где лучше поставить или куда выехать с неводом. И отец знал это очень хорошо.

Забегая вперед, скажу, что когда кто-то поймает много рыбы у острова Телячьего, то все устремляются туда, а Федор Евдокимович говорит: поедем в губку Лупчестрова». И действительно, все возвращаются без улова, а у отца полные сетки. «Опять ты, Евдокимович, всех провел!»

В юности отец очень хорошо объезжал молодых жеребцов, В селе это хорошо знали и в сложных случаях приглашали нашего отца объездить непокорного жеребца. И обращались к нему по имени-отчеству, заслужить такое в селе, да в столь юном возрасте, было очень почетно и сложно. Так же умело он| справлялся на нашей реке Ниве со сплавом леса. В верховьях реки, где сейчас стоит поселок Нива-3, рубили лес, бревна сбивали в плоты и пускали по реке. Впереди этой череды плотов стоял плот с рулевым веслом. Им управлял один человек, и этим человеком был наш отец. Он хорошо знал основное русло реки, все пороги и умело выводил плоты на воды залива. Даже я в детстве видела, как ловко отец перебегал от лодки к лодке по плавающим на воде незакрепленным бревнам. Бревно долго крутилось в воде после ноги отца.

Отец был и хорошим охотником. Еще в юности он потерял безымянный палец, на правой руке именно на охоте. Ружье, из которого он стрелял, было неисправно. В другой раз, когда с войны в 1945 году вернулся его друг Мостиков Яков Андрианович, он дал отцу артиллерийский порох, а о дозировке ничего не сказал. Отец зарядил им охотничье ружье и с женой, нашей мамой Марией Михайловной, отправился на моторной лодке на промысел (охота, рыбалка и так далее) куда-то далеко на острова. Добрались до места, увидели стаю уток. Отец за ружье, а маму попросил сесть на весла и грести так, чтобы загнать уток в губку, удобную для охоты. Выстрел и... ой, беда! Разнесло ложе ружья, большой палец левой руки почти оторвало, он висел на нескольких мышцах и коже. Испытывая страшную боль, отец не растерялся (что для него особенно характерно): наложил жгут выше локтя на левую руку; увязал раненую руку, приложив палец на место; завел мотор, а маму усадил за руль: «Ну, Марья, только не наскочи на мель!» Сколько времени занял путь обратно, точно не знаю, но, наверное, около одного-двух часов. Как только лодка уткнулась в берег, отец сам вышел из лодки и вызвал скорую помощь. Хирургам удалось пришить палец на место, палец прижился и служил верой и правдой до конца. Врачи только были удивлены, как простой рыбак смог себе оказать первую медицинскую квалифицированную помощь, уложив правильно оторванный палец и не потеряв много крови.

Но о медицинских знаниях отца разговор пойдет дальше, а пока oxoта. В тот раз поохотиться не удалось, но когда отец был здоров, он всегда брал ружье с собой, уезжая на рыбалку или уходя в рейс на УР-4. Ружье приходилось разбирать, маскировать и прятать, так как охота не разрешалась. Но, сколько помню, отец редко возвращался без добычи. Всегда две-три утки или гаги, аллейки, кулики, куропатки приносил. Если папа возвращался из рейса на УР-4, он работал мотористом в МРС, приходил домой с небольшим чемоданчиком, в котором были уложены не личные вещи, а четыре уточки (аллейки) или две гаги, по размерам они как раз заполняли весь чемодан. А какой наваристый суп потом готовила мама! Вкус мяса дичи ни с чем не сравним!

Один раз отцу удалось завалить лося. По тем временам, дознайся власти, - отцу грозила тюрьма. Но человек он был во всем решительный и рисковый. Разделав тушу лося в лесу, отходы закопал, шкуру растянул на скале для просушки (остров Олений ), очевидно отец хотел оставить шкуру для дома, как трофей охотничий, а мясо уложил в мешки. Дома мясо засолили кусками в бочке; помню, бочка стояла в подполье, и мама с большим страхом доставала оттуда куски мяса и готовила обед. Со шкурой лося - вещественным доказательством, отец решил не рисковать и сказал маме, чтобы она с дочерью Валей съездила на остров Олений и затопила шкуру.

Отправилась мама и старшая дочь Валя на остров; добравшись на место, они, собрав шкуру, долго ее увязывали и выбирали место, где ее утопить. Выбрали восточную сторону острова Малый. Утопили. Только отъехали, как шкура всплыла. Мама была большая трусиха, очень боялась всего: властей, молвы, примет, неожиданного крика, стука и так далее. Вернувшись обратно к шкуре, вышли на берег острова Малый, отвалили валун, выкопали ямку, уложили туда шкуру, засыпали песком, а сверху положили валун и скорее домой. «Мы ничего не знаем!».

 Стр. 57.

Семья же Федора - колхозники. Отец работал наравне со всеми, а получал по трудовым дням копейки, без полярных надбавок и коэффициента. Чтобы прокормить семью приходилось много работать. А рыбацкое счастье редко изменяло отцу. Он умело владел острогой. Когда братья отправлялись по реке Ниве колоть семгу, пойманную нелегально, отец заранее договаривался с Александром Григорьевичем Каннуевым - работником рыбнадзора, чтобы он «ничего не видел», так как его дом № 2 на улице Заречной, тремя окнами выходил на реку. А кололи семгу чуть выше дома Каннуевых, у большого валуна. Брат Павел держал лодку за канат, стоя на берегу, потихоньку пуская канат, спуская лодку по течению. В лодке кто-нибудь из доверенных друзей держал факел над водой. Семга шла на свет, и тут в работу вступал отец, умело, запуская острогу в здоровую рыбину. Нужна была не только ловкость, но и большая сила удерживать острогу с бьющейся рыбиной и затащить ее в лодку. Без добычи возвращались редко. Надо было наколоть рыбы себе, брату, другу и Каннуеву А.Г., который «ничего не видел». Эту рыбу продавали «надежным» людям, скорее нужным: врачу Демидову, прокурору, судьям и так далее. Оставалось рыбы и нам. Один раз отец принес домой рыбину и уложил ее в детскую ванну, так хвост и голова рыбины не уместились в ванне, а торчали над ней. Килограммов восемь было в ней. Наваристая семужья уха и большие куски отварной красной рыбы, дымящиеся в большом блюде на столе, кулебяки с семгой, красная икра (но на столе она была редко так как все уходило на продажу). Это все осталось в детстве, пока был жив и здоров отец.

Забегая вперед, скажу, что половину дома на улице Заречной 2, в 1996 году удалось нам купить, а валун, где отец колол семгу, и сейчас там же, только весь навиду. После строительства Нивы ГЭС-3 и запуска всех ее генераторов, река сильно обмелела, так как воду ее пустили в подземный канал. Исчезло и семужье стадо.

Несколько раз отец брал и меня на ловлю семги сетями. Всегда глубокой ночью, тихо, скрытно гребла я вверх по течению, а отец шепотом подавал команды. Он ставил сети или подымал их, всегда угадывая точно, есть улов или нет. Когда вытаскивали сети с крупными рыбинами, было столько плеска и шума, что отец сразу, как только рыбина оказывалась в лодке, оглушал ее чем-то тяжелым. В этих ночных выездах меня всегда пугала фосфоресцирующая вода под веслом: большие светящиеся пузыри поднимались из-под весла и пугали меня. А еще очень хотелось спать, но ослушаться отца мы никак не могли. Он был для нас непоколебимым авторитетом. Единственный кормилец семьи, и мы прекрасно понимали, что отец все делает для нас: радовались удачам и огорчались вместе с ним. Слово отца было для нас законом.

Как-то раз, уходя в рейс, он поручил дочке Шуре, ей тогда было десять лет, снять перемет, поставленный им в устье реки. Перемет - это такая веревка, которая натягивается между двумя опорами, а на ней висят шнуры с крючками я наживкой. При удаче на них могла попасть и семга, и рыба поменьше.

Когда Шура в лодке выбирала перемет, к ней подъехали на катере работники рыбнадзора и не знали что делать. В лодке была одна девочка, и ни мало не смущаясь, продолжала свою работу. Тогда они начали ее спрашивать:

- Ты что тут делаешь?

-Ничего.

- Как тебя зовут?

-Никак.

- Где ты живешь?

-Нигде.

- Кто твои родители?

-Никто.

- Как твоя фамилия?

- Никак.

Дяденьки из рыбнадзора были в растерянности, как штрафовать девочку, о которой они ничего не знают? А девочка, выбрав перемет вместе с уловом, села на весла и поехала восвояси. Дяденьки махнули рукой, посмеялись и тоже поехали по своим делам.

 Стр. 59.

Отцу так же очень не хватало сына, и во все свои дела он включал нас, дочек. Особенно старшую Валентину. Когда отец работал на «УР-4» мотористом от МРС, он часто брал с собой старшую дочку Валю. Научил ее заводить мотор, показывал поморские села, знакомил с родственниками, учил ставить сети, мережи, учил подледному лову.

О рыбной ловле мы три старшие дочери знали очень многое и многое умели. Зимой, на подледный лов рыбы, отец брал и меня - Галину. Меня одевали в ватные брюки отца (подвязывали их где-то подмышками), валенки, фуфайку, запоясывали ремнем. На голове теплый вязаный платок. Отец шел впереди на лыжах и на широких лямках тащил сани с сетями, веревками, обязательно брали пешню, топор, сачок для выемки льда из проруби, палки, деревянную вилку и длинную палку - дарило. Я шла сзади в валенках, иногда проваливалась в снег, а чаще по насту, который хорошо держал нетяжелого человека.

 

Когда приходили на место, отец начинал пешать лед, т.е. прорубать дырки во льду, в которые мы потом опускали сети. На две сети надо вырубить три дырки. Я сачком вынимала ледяное крошево из прорубей. Когда проруби готовы, начинали протягивать между ними веревку. Для этого к одному концу норила привязывали веревку, а норило протягивали подо льдом от одной проруби к другой. Тут важно усмотреть и поймать кончик норила во второй проруби и протолкнуть специальной деревянной вилкой в третью прорубь. Когда протянута веревка между прорубями, можно опускать сети. Сначала натягивается сеть между третьей и второй прорубью, а потом второй и первой. Чтобы сети не затонули, их подвешивают на поперечные палки на прорубях, затем оставляют метки-ветки у каждой проруби, чтобы кто-нибудь нечаянно не провалился, и в случае метели можно было найти свои сети. Всё, сети поставлены, можно идти домой, чтобы в новый световой день успеть вытащить сети с уловом и вернуться домой. А дни зимой короткие, поэтому приходилось выходить из дома затемно и возвращаться в сумерках. Лицо от таких походов обветривалось и становилось красным, как от солнышка.

А еще раз подледный лов отец устроил перед самой Пасхой. Был апрель. Лед на реке и на море начал колоться на огромные льдины. Льдины не шевелились, но трещины между ними уже обозначались. И ежегодно большая трещина появлялась приблизительно от корги нашего берега до корги на середине залива (между островом Малый и Лягой), где был установлен бакен-маяк. В эту трещину, чтобы не пешать лед, и решил отец опустить сетки. А апрельские ночи уже не темные, а серые, поэтому меня одели тепло, а сверху обернули белой простыней, надели белый платок. Отец тоже замотался в белое, и мы в маскировке, часов в двенадцать ночи, вышли на лед. Сети опустили быстро, оставили поперечные палки и пошли домой. Утром, часов в пять отправились поднимать сети. Улов был неожиданно богатый. Отец еле-еле вытащил сетки на лед и уложил на сани. Дома все были рады: так как мы продали селедку и на Пасху у нас появились необходимые продукты: «Слава тебе, Господи! - молилась бабушка - «Теперь кулебяк наделаем!»

Летом в белые ночи сети никогда не ставили, так как светло, селедка видит сети и уходит от них. Поэтому в белые летние ночи мы ловили селедку неводом, что считалось нарушением и браконьерством. Но отец рисковал, так как надо было кормить семью. С вечера собирали в лодку все самое необходимое: невод, веревки, продукты, теплую одежду и что-нибудь от дождя и отправлялись на остров Овечий. Там есть замечательная губка, мы ее называли Золотой губкой, так как оттуда без улова мы никогда не возвращались.

Причаливали к правому берегу Золотой губки. Выносили продукты, одежду. В лодке оставались только невод и весла. Лодка была готова в любой момент к выбросу невода. Сами разводили костер, грелись и смотрели на воду, ждали, когда на ее поверхности заиграет селедка. Ждать иногда приходилось по два-три часа. Но вот на гладкой поверхности губки начинают появляться кружочки там, тут. И вот уже вся гладкая поверхность кипит как от дождя. И тут не зевай, не громыхни ничем: ни камнем, ни сапогом, ни веслом. Невод заранее укладывался очень аккуратно, как парашют, чтобы во время метания ничто не мешало, не зацепилось.

В лодку бегут отец и второй человек на весла. Третий остается на берегу и держит веревку от правого крыла невода. Лодка быстро пересекает губку поперек, в это время отец выкидывает невод. Лодка уткнулась в левый берег губки. Люди выходят, держа веревку левого конца невода. Все, губка перегорожена. Теперь плавно и равномерно по тому и другому берегу надо тянуть невод в глубину губки, к ее вершине. Рыба, находящаяся внутри, заходит в матицу невода и остается там до полного вытягивания невода на берег в самой вершине губки. Один из рыбаков идет за лодкой, подъезжает к неводу, весь улов поднимается в лодку. Можно пить чай и ехать домой. С острова Овечьего мы никогда не возвращались без доброго улова.

Также удачно отец ловил неводом рыбу на острове Телячьем. Один раз он был там с братом Павлом и поймали столько рыбы, что она не вмещалась в лодку. Решили сырой невод растянуть для просушки на скалах. Его почти не видно, когда он растянут, что очень важно, так как рыбнадзор был начеку. Загрузили лодку рыбой. Лодка осела так, что над водой оставалась только верхняя бортовая доска, а селедки оставалось еще столько же. Выбрасывать нельзя, заметно будет. Стали ждать, кто проедет мимо. И вот увидели, идет лодка, стали знаками зазывать. Это оказались соседи Карташовы. Загрузили рыбой и их лодку.

Когда наступила осень, и ночи становились темнее, начинали ловить сетями. Хорошо запомнился один выезд на остров Б. Лупчеостров. Поехали мама, папа и я. Сети поставили быстро, их было четыре. Но осенью и темнеет быстро. Рыбаки уже начинали разводить костры на берегу, те, кто раньше нас поставили сети, так как с рассветом надо поднимать сетки и спешить домой, чтобы не опоздать на работу. К одному из таких костров направились и мы. Отец крикнул: «Кто на берегу? - Принимаете ли?» Ответ с берега: «Подъезжай, Евдокимович! Милости просим!»

 

Мы причалили. Костер был устроен уже капитально, для ночлега. Две здоровые сушины лежали поперек костра, третья сушина - сверху. Огонь уже лизал нижние сушины и жар был хороший. Рядом был устроен полушалаш. Вход в шалашик широкий со стороны костра, задняя сторона шалаша состояла из жердей и накинутого на них брезента, боковые стенки - из еловых веток. На «полу» шалаша тоже лежали еловые лапы. Уже кипел чай в закопченном чайнике. Родители меня накормили и с доброго согласия всех взрослых меня уложили в шалашик. Мама укрыла меня теплым полушубком. Я смотрела на огонь, слушала тихий разговор взрослых и незаметно уснула.

Когда меня разбудили уже светало. Соседи уехали поднимать сети, костер догорал, отец заносил вещи в лодку. Мы с мамой загасили костер и все вместе отправились к своим сетям. Еще подъезжая к месту стоянки сетей, мы заметили, что над этим местом кружат и кричат чайки. Оказалось, в сети попалось столько селедки, что они всплыли, а чайки вылавливали легкую добычу.

Надо сказать, что все мужчины села отправлялись на рыбалку после трудового дня на производстве. Перекусив дома, собирали снасти в лодку и на веслах (в последнее время на подвесных моторах) отправлялись к месту рыбной ловли. А путь, часто, был не близкий. Ставили сети и, подремав у костра часа четыре до утра, ехали поднимать сети (на рыбалку никогда не брали водку, ехали работать, чтобы прокормить семью, а не отдыхать, как делают многие теперь). С уловом отправлялись в обратный путь, дома удавалось подремать часок и на работу. Так трудились наши отцы. А мы, дети, во всем помогали им. Нас воспитывали трудом, своим личным примером трудолюбия, в послушании старшим.

Очень хочется описать наш берег у самого села. Как-то отец попросил меня, девочку десяти лет, приехать на лодке к территории порта (он тогда работал в порту), чтобы что-то погрузить и отправить домой со мной. Погрузив в лодку все, что нужно (теперь уже не помню), отец отправил меня домой, наказав ехать вдоль берега, не выезжая за закоржье, так как ветер северный и усиливается. Могло унести меня в море, а силенок у десятилетней девочки не хватило бы.

Ехала я вдоль берега, каждый камушек знаком, на берегу лодки знакомые, выше берега дома односельчан, тоже каждый знаком и их хозяева на берегу трудятся. Добралась уже до Тарасовского (или Саввинского) угора и тут моя лодка стала царапать дно, так как вода убывала. Из небольшого своего опыта знаю, что надо вылезть из лодки и толкать ее, пока не будет глубокого места. Босыми ногами встала на дно, и ощущение ног помню до сих пор. Все дно покрылось водорослями, а в них кипит жизнь: ракушки, вьюнки, колюшка, капшуки - все это жило, двигалось. Иногда из-под ноги выскакивала камбала, греющаяся на солнышке, и довольно часто скат. Он был треугольный с длинным узким хвостом и волнообразными движениями боковых плавников. Все камни были усеяны белыми ракушками (не знаю их названия), такими, которые накрепко прикрепляются к камню, смотрятся в виде горочки, а на вершинке горочки мерцающие отверстия с волосинками, как щупальцами что-то вылавливают в воде. Добравшись до более глубокого места, я забралась в лодку и выехала в нашу Лягу около большого круглого камня (на фотографии его видно), а Ляга - это уже наш дом, причал, берег.

Года с 1954 отец перешел на работу в государственный заповедник на катер «МК-29» - мотористом. Катер обслуживал острова в Кандалакшском заливе вплоть до острова Великий. По каким-то внутренним законам государственного заповедника, семье Жидких Ф.Е. был выделен остров Докучеиха для сенокоса. К тому времени семья составляла девять человек, с единственным кормильцем - отцом. Мы держали домашних животных: восемь-десять овец, две-три козы, куры. А это значительная поддержка в семейном бюджете. Вот для них и заготавливался корм на зиму.

Летом (1954 года), когда трава поднялась и набрала нужную силу, мы стали собираться на остров Докучеиха. Отец, мама и я собрали все самое необходимое в лодку на трое суток жизни на острове и все для сенокоса. День был погожий, собирался северный попутный ветер. Ветер усиливался и обеспокоенная предчувствиями бабушка, говорила отцу: «Федько, не ездил бы ты сегодня-то, северинушко крепнет, не успеешь доехать до места». Но отец был уверен в своих намерениях и мы поехали. Мотор работал исправно, и только мы отъехали за остров Овечий, сразу почувствовали силу северинушки. Волна поднималась, становилась крутой, скорость лодки усиливалась. А когда мы вошли в салму острова Ряжкова, шторм разошелся в полную силу. Волны поднимались как зеленые горы с кипящими белыми барашками и, когда лодка опускалась между волнами, исчезали берега, оставались только волны и небо.

Я сидела в середине лодки лицом к отцу, сидевшему за рулем подвесной мотора. За спиной отца поднималась зеленая волна выше его головы, и казалось, что сейчас она поглотит отца и нас вместе с ним. Папа сидел спокойно, но, наверное, в моих глазах увидел страх и сказал мне, чтобы я отливала воду. Мама лежала в носу лодки на тюках одежды и молилась: «Господи, помилуй! Господи, помилуй нас! Деточки, прощайте, прощайте!» - эти слова вылетали уже с воплем страха. Отец почувствовал, что подошел критический момент, и приказал маме поднимать парус: «Он будет выдергивать нас из-под волны». Решение более чем мудрое. Мама не могла ослушаться и со страхом, с причитаниями стала устанавливать парус на носу лодки. Это ей удалось довольно быстро, несмотря на сильные порывы ветра. Шкот от паруса мы передали отцу. Парус наполнился ветром, и скорость нашей лодки удвоилась. Мы неслись как на крыльях. Отец приговаривал: «Лишь бы мотор не подвел».

Но вот и наш остров, нас несло на край его корги, обращенной к морю. Отец сказал маме: «Ну, Мария, хватайся за берег, как только лодка уткнется в него. Не успеешь, унесет нас в море! Погибнем!».

Надо сказать, что с воплями и причитаниями просьбу отца мама выполнила в лучшем виде. Как только лодка уткнулась в берег, при работающем моторе, мама вместе с якорем выпрыгнула на камни и изо всех сил удерживала лодку за веревку. Лодку моментально развернуло вдоль берега. Парус хлестало на ветру, так как отец отпустил шкот. Отец выключил мотор, но самое главное было уже сделано. Мы закрепились за берег. Отец уже вручную отвел лодку на спокойную воду, и мы стали выгружаться.

В этот день мы успели устроить шалаш, очаг, сготовить ужин и легли спать. Новый день пришел с ясным солнышком, ветер утих, вода полная и спокойная подошла почти вплотную к нашему костру. Лодка спокойно плавала на отводье. Надо сказать, остров Докучеиха представлял собой маленький мирок, где было все: еловый лес, березнячок, в середине острова был родничок, образуя небольшое озерко и вытекающий из него ручеек, небольшое болотце с морошкой, черничник. А по берегу довольно широкая полоса цветущей травы. Здесь мы и устроили сенокос. Отец наточил косу и размашисто стал косить. Трава ложилась ровными рядами. Солнышко поднималось и довольно сильно припекало. К обеду спина отца загорела и стала красной. Мама, шутя, брызнула на него водой. Отец охнул и кинулся догонять убегающую маму. Мы весело смеялись и шутили. Родители были еще молодые. Отцу было сорок шесть, а маме не было и сорока.

После обеда и небольшого отдыха отец стал «метать зарод», то есть укладывать сено в стог, только стог не выглядел большой кучей, а стеной. Было поставлено в ряд несколько жердей и на них нанизывалось сено. Делать это, надо было очень умело, чтобы сено сохло и не развалилось, а в случае дождя, чтобы вода скатывалась, не проникая вовнутрь. Мы с мамой грабили траву и подносили к зароду, а отец укладывал ее. Мы трудились целый день: я собирала ягоды, отцу удалось поймать в сеть немного трески, мама сварила уху. Эти три дня пролетели незаметно. Собираясь в обратный путь, мы загрузили в лодку немного травы, рыбу, попавшую в сеть, пожитки. Погода стояла хорошая, и мы быстро добрались до дома. Когда трава в зароде высохла, отец привез ее домой в большом карбасе на буксире за катером МК-29.

Проработав в Кандалакшском государственном заповеднике до осени 1959 года, отец серьезно заболел и слег. 10 ноября 1959 года нашего папы не стало. Ему был только 51 год. Схоронили его на Монастырском мысу рядом с братом Феодосом и дядей Никифором.

Стр. 67.

Каждое лето все женщины села ездили на острова на заготовку кормов для овец и коз, на сбор ягод и грибов, удили рыбу. С вечера договаривались кто поедет, в чьей лодке и куда. Чаще всего наша мама ездила с кумой-Геннадихой (Карташовой Александрой Михайловной) и Тарасовой Галиной Сергеевной. Бывала с ними и я. Чаще всего ездили на остров Олений. Приставали к берегу, выгружали пожитки (корзинку с едой, чайник, мешки для травы), устанавливали лодку с учетом прилива или отлива на двух якорях и уходили в лес. Заготавливали ивовые веники - кирпачи, шмохтали (срывали) листья ивняка и укладывали в мешки, а березовые ветки увязывали в огромные тяжелые ташки (большая куча веток, перевязанная веревкой).

Женщины трудились целый лень, жарко, головы повязаны платочками, лица потные, и особенно надоедают комары. Мама боялась оставаться в лесу одна и часто окликала соседок, трудившихся неподалеку. Начинала она негромко, как бы для себя: «Галина Сергеевна, да кумемька»- и громче – «у-у!». Женщины обязательно откликались. А если по ходу работы приходилось отходить от женщин довольно далеко, она звала с собой меня: «Галюшка, ты где?» - «Я здесь, мама». - «Собирай ягодки, да не отходи далека, да не потеряйся!». И опять труд, чтоб не отстать от подруг, не осрамиться.

Когда заполнены все мешки, увязаны ташки и кирпачи, относили их к лодке. Женщины собирались на берегу у костра. Кипит чайник, на травке, на бережку усаживаются труженицы пить чай. Здесь прохладный ветерок, нет комаров, можно отдохнуть и перевести дух. За чаем беседа, шутки, а впереди еще долгая дорога домой на веслах. Но даже тогда, натрудившись за целый день, женщины, сидя за веслами, начинают пение. Морской воздух, радость труда и приближающийся дом придают силы и песня льется, далеко разносясь по воде. А голоса у всех отменные, поют на два голоса, правильно выводя мелодию. Пели «Черемуху», «Хороша я, хороша», «Окрасился месяц багрянцем» и т.д.

Но вот уже лодка ткнулась в родной берег, женщины обсушили весла, но не выходят из лодки, пока не доведут песню до конца. Так умели трудиться и радоваться труду наши мамы. Заготовленный листовой и веточный корм раскладывался на чердаке для просушки.

В начале июля вдет лов «ивановской селедки» (перед праздником Рождества Иоанна Предтечи - небесного покровителя нашей Кандалакши). Это беломорская селедка, но очень крупная. Ловили ее в основном колхозники неводами. Ловили ее и наши родители нелегально, так как только у нас был невод. Сети на селедку летом не ставили, так как ночи белые, селедка видит сети и обходит их.

В конце июля созревала первая ягода морошка и начинается сбор ягод. Мы ездили за морошкой в основном на остров Олений, Б. Сальный. На самом первом острове Сальном неплохие болотца и если попадешь на первую ягоду, то можно насобирать целую корзинку (ведро).

Еще ездили за морошкой на большие болота в Канду, там, где сейчас проходит шоссе Мурманск - Санкт-Петербург. Как-то сестры Валя и Шур ездили туда с Гручиной т. Паней с ночевкой, так как путь неблизкий и на веслах не успеть уложиться в один день. Оттуда привозили морошку ушатами.

В августе поспевала черника. Эта ягода растет на всех островах. И ее сбор сочетался с ужением рыбы, сбором дров и грибов. Бруснику собирали в сентябре, когда ягода наберет полную силу. Чтобы освободить ягоду от мусора, на горочке раскладывали одеяло. Подняв корзину над головой, сыпали ягоды на одеяло, а ветерок относил мусор. На одеяле оставались чистые ягоды.

Их укладывали в ушаты и замораживали на зиму.

В сентябре, когда ночи становились темными, начинался осенний вылов селедки-галлеи - так поморы называли беломорскую сельдь для засола на зиму.

После рабочего дня флотилия лодок отправлялась ставить сетки. Наш дом стоял почти что на берегу и поздним осенним вечером, если выглянуть из-за занавески окна в темноту ночи, то увидишь рыбацкие костры то тут, то там- Это наши односельчане коротают ночь до рассвета, чтобы с зарей поднять сети и отправиться домой. И как оживленно было на берегу. Занималось утро. Лодки одна за другой приставали к берегу. Рыбаки выносили сети, из них вытряхивалась рыба и укладывалась в ящики, неглубокие специальные для рыбы. Люди весело переговаривались, шутили. Воздух свежий, морской, и хороший улов снимали усталость бессонной ночи.

Местные коты пользовались даровым кормом, таскали рыбку за рыбкой. Наша кошка принесла с десяток отборных селедок и сложила их кучей. Бабушка конфисковала у нее селедку и сварила уху. В тот раз у нас никто не ездил за рыбой. Кисоньке остались только косточки.

Как-то вечером мама и я поставили сети в Губе, напротив порта, а ночевать приехали домой, так как было недалеко. В 4 часа ночи маме жалко было нас будить, и она поехала одна поднимать сети. В тот раз селедки в сетях было много, и около наших сетей ходили две белухи. Когда мама начала поднимать сети, одна белуха подошла очень близко, ее шумный вдох напугал маму. Она вскрикнула. Недалеко поднимали сети кто-то из соседей и поддержали ее криками.

На зиму у нас в сенях всегда стояли две бочки «семерки» по 7 пудов селедки, бочонок с треской (пертуйки - маленькие тресочки), ушат с брусникой, банки с грибами, бочка капусты (покупали), в подвале картошка (всегда хватало до июня на всю семью), в хлеву 8-10 овечек, 2-3 козы, куры 9-10 штук.

На праздники - Новый год, Рождество Христово и Пасху забивали овечку или барашка. Мама сразу со свежей печенкой делала вкусную тушеную картошку. В подвале стоял бочонок с подошедшей брагой (эту брагу мама умело готовила). На праздник собирались родственники и друзья. Женщины не пили совсем, мужчины пили в меру. Вели веселый разговор. Рассказывали всякие истории и пели. Как они пели! Без музыкального сопровождения, правильно выводя мелодию первым и вторым голосом. Нас, детей, за стол не сажали, но и не отправляли из дома. Мы сидели на печи и слушали разговоры взрослых, их песни. Надо сказать, что даже выпившие люди не допускали в разговорах нецензурные выражения или недостойные темы разговора.

 Стр.71.

На островах собирали плавник по берегу. Как-то отправились ребята одни: Витя, ему уже было 13 лет, Леня - 8 лет и Саша Подурников - 11 лет. На острове Малом насобирали довольно много чурок, бревнышек, реек. Все уложили в лодку и решили поиграть на острове. Вдруг со стороны залива между островом и селом услышали крики о помощи. Кто-то тонет? И не сговариваясь все ринулись к лодке. Саша и Леня на весла, а Витя стал освобождать лодку, выкидывать дрова и даже чурку, которую втроем еле загрузили в лодку, он выкинул одним махом. К тонущим они подъехали первыми. Это были трое взрослых мужчин. Они неслись на «Прогрессе» 7, наскочили на топляк и лодка перевернулась. На ней верхом сидел самый молодой мужчина, другой держался за борт лодки, а третий, самый старший, держался за второго, и его состояние было самое плачевное. Тот, который сидел верхом, сделал попытку первым перебраться к спасателям, но строгая команда 13-летнего мальчика «Первого поднимем пожилого!» - остановила его. Так они и перебрались к мальчишкам в лодку, сначала третий, потом второй и последний первый, сидевший верхом. Когда опасность миновала, смогли поднять голову и увидели, что от села со всех сторон к ним шли лодки, как десант. Первый подошел Тюлюбаев на резиновой лодке с короткими веселками. «Ребята, помощь нужна?» А потом подошли и другие. «Что случилось?». Но, слава Богу, все обошлось благополучно.

Стр. 72.

В нашем селе сохранялись такие доверительные отношения, пока к началось строительство новых причалов морского торгового порта. Дома древнего поморского села стали сноситься, жители переселялись в городские квартиры, и большая часть села была уничтожена даже там, где территория порта не проходила. Забор портовской территории и портовских причалов остановились как раз перед нашим домом. Вроде бы не мешал дом никому, но городские чиновники неоднократно посещали нашу маму Марию Михайловну и требовали, чтобы наш дом был снесен.

Мария Михайловна, как законопослушная гражданка, согласилась с ними: «Ребята, надо снести дом, а то они не отстанут». И в 1985 г. дом был разобран на дрова. Простояв со дня основания его отцом нашим Федором Евдокимовичем 33 года, а мог бы стоять сотню лет. Бревенчатые дома живут долго. Но свою функцию дом выполнил. Дети выросли и устроились уже в городской жизни.

 <Послесловие. 2011 год>

Прошло 22 года со дня смерти Жидких Марии Михайловны. Все ее дети живы, дружны и трудолюбивы. Вместе трудятся на дачах (бывшие поморские дома по ул. Заречной, 2 и 27), помогая друг другу…

Единственно, что печалит душу - нет нашего села. Село Кандалакша (Большая сторона) исчезло. Простояв 450 лет, отбиваясь от многочисленных захватчиков, оно выдерживало натиски шведов, финнов, поляков, англичан и немцев на суше и на море. Но не устояло перед натиском местных властей, пожелавших расширить территорию Кандалакшского морского порта именно за счет территории села. Более, менее сохранной осталась Малая сторона на левом берегу реки Нивы (ул.Заречная).

Жители села расселены в городские квартиры и такого общения, какое было в нашем родном селе, нет. Старики уходят, а дети не поддерживают связи между собой, тем более внуки. Жизнь стала совсем другой. А жаль, но на все воля Божия. Вот и пишу эти строки, чтобы потомки знали, помнили, где они живут. Знали историю своего родного края, любили его ...

 

Вернуться на главную