Александра Горяшко. 2023. Острова в океане. 85 лет со дня создания заповедника «Семь островов»

Первая публикация: Портал goarctic.ru, 19 и 20 мая 2023.
 

Острова в океане
85 лет со дня создания заповедника «Семь островов»

 
Семь островов. На переднем плане остров Харлов. Фото: Олег Першин

 
В современном списке охраняемых природных территорий России заповедника с таким названием нет. А сам заповедник есть – сейчас он является частью Кандалакшского заповедника. Но, каков бы ни был официальный статус «Семи островов», фактически они были и остаются отдельным заповедником. Потому что никаким приказом нельзя объединить Белое и Баренцево моря, слишком многое тут разное: погода и нрав моря, ландшафты и фауна.

Если проводить аналогии с человеческой жизнью, то «Семь островов» и Кандалакшский похожи на братьев. И хотя формально старшим братом является Кандалакшский заповедник (1932 г.р.), но фактически в позиции старшего оказались более молодые «Семь островов» (1938 г.р.) - именно отсюда в Кандалакшский заповедник пришли первые научные сотрудники и первые научные темы.

Природа Семи островов описана многократно, как научным, так и самым поэтическим образом. «Крутоберегие неприступные острова в океане, в двух милях от матерой земли» (старая лоция). «Острова угрюмы и неприветливы. Высоки и отвесны их гранитные берега. Большие и малые расселины, точно морщины, избороздили каменные стены. Кругом — неспокойный, всегда изменчивый Северный Ледовитый океан» (Успенский, 1940). «Это особый мир птиц, суровых скал, тундровой растительности и безграничного морского простора. Десятки тысяч птиц гнездятся на скалах» (Кошкина, 1966).

История заповедника «Семь островов» тоже вроде бы описана. Правда, обычно это описание сводится к сухой констатации того факта, что заповедник был организован постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 20 мая 1938 г. и носил тогда название «Заповедник по гаге и птичьим базарам на островах Харлово». В качестве отдельной изюминки упоминается также, что архипелаг Семь островов был заповедным ещё в XVII в., хотя само понятие «заповедник» носило тогда заметно отличный от нынешнего смысл: царь Алексей Михайлович ценил это место из-за гнездования кречетов, которых вывозили с заполярных островов в качестве ловчих птиц для царской охоты. Факт, что и говорить, впечатляющий, однако он имеет мало отношения к современной истории Семиостровья.

Исследуя историю этого заповедника, я все время вспоминала ставшую нарицательной фразу из романа Бел Кауфман «Вверх по лестнице, идущей вниз»: «Пусть это вдохновит вас на подвиг!». Так в романе школьная администрация отвечала на любое сообщение учительницы о безвыходной рабочей ситуации.

Практически каждый год работы заповедника «Семь островов» проходил в условиях настолько тяжелых, что, казалось бы, работать в них просто невозможно по совершенно объективным причинам. Но, парадоксальным образом, из года в год заповедник все-таки работал, делая все больше и больше, как будто трудности действительно вдохновляли его на подвиг. На подвиг, который люди, работающие в заповеднике, таковым совсем не считали…

Как Семь островов стали заповедником

Ни один заповедник не начинается с официального постановления. Постановление лишь подводит итог годам работы, которые предшествуют его созданию. Создают же заповедники не постановления, а люди – конкретные люди, полюбившие конкретное место и взвалившие на себя немалые хлопоты для того, чтобы это место сберечь.

Полагаю, что началом современной истории заповедника следует считать 1929 г., когда на самый крупный из островов архипелага, Харлов, приехал Александр Николаевич Формозов – впоследствии крупный отечественный зоолог, а в те времена - молодой аспирант Института зоологии МГУ. Цель экспедиции А.Н. Формозова выглядит несколько неожиданной в контексте истории «птичьего» заповедника - он ехал по поручению Наркомзема, выяснить, пригодны ли Мурманские острова… для разведения голубых песцов. Ранее, в 1927 г. Формозов уже проводил аналогичную работу на острове Кильдин, где вскоре было организовано песцовое хозяйство. Заблаговременно изучив карты и лоции, он решил, что единственным подходящим для песцов местом у Мурманского побережья могут быть Семь островов, расположенные сравнительно недалеко от материкового берега, но при этом достаточно изолированные, чтобы песцы не смогли оттуда сбежать. Теперь необходимо было на месте оценить пригодность Семи островов «для целей полувольного звероводства».

Однако встреча с реальностью быстро переориентировала интересы молодого ученого. Ещё по пути на Харлов он столкнулся с совершенно новым для себя явлением – бурной торговлей яйцами диких птиц. «С правого борта [парохода] был спущен трап. Около него уже стоял карбас, до краев нагруженный пестрыми зеленоватыми яйцами чаек. Двое людей едва успевали наполнять яйцами шапки, корзинки и кастрюльки, которые наперебой протягивали им пассажиры. На палубе везде валялась тонкая, голубая изнутри, мятая скорлупа яиц, каждый купивший спешил сварить их, пользуясь кипятком из куба… Оказалось, яйца собраны служащими маяка на тех островах, которые нам предстояло обследовать. Всего привезли сотен пять, часть продали, но почти задаром, часть — раздали ребятам бесплатно» (Формозов, 1997).

Формозов пишет, что первой его мыслью было прекратить торговлю и составить протокол за разорение гнезд. Однако потом он подумал о том, что с одной стороны, чайки, яйцами которых шла торговля, являются хищниками по отношению ко многим другим птицам, а с другой стороны, крупные яйца этих чаек - серьезное подспорье в питании местных жителей весной, до подхода рыбы. Правда, в описании Формозова допущена ошибка: он полагал, что продаются яйца морских и серебристых чаек, тогда как местные жители в основном собирали яйца массовых колониальных птиц – моевок и кайр. Но, как бы то ни было, эти первые рассуждения Формозова полностью отражают ту идеологию, которая ляжет в основу создания заповедника и первых десятилетий его работы: разделение птиц на «полезных» и «вредных», и довольно смелые биотехнические эксперименты, связанные с таким разделением. «Если правильно хозяйствовать на гнездовых колониях чаек, собирая яйца только весной и оставляя птицам возможность восстанавливать кладку, то можно получать из года в год некоторую пользу от этих птиц, в других отношениях совсем не ценных» (Формозов, 1997).

Карта острова Харлов, составленная А.Н. Формозовым, 1929 г.
Научный архив Кандалакшского заповедника.

Проведя на Семи островах около полутора месяцев — с конца мая до середины июля - Формозов составил карты гнездовий основных видов птиц и собрал данные по их численности - позже эти данные легли в основу самого длинного ряда наблюдений за численностью колониальных птиц на Баренцевом море (Краснов и др., 1995).

Первые исследователи Семи островов: А.Н. Формозов и Е.П. Спангерберг.

Следующее описание авиафауны Харлова и прилегающего побережья сделал через три года, в 1932 г., Е.П. Спангенберг – известный зоолог и писатель-натуралист, а в то время - старший научный сотрудник ВНИИ охотничьего хозяйства. Он ехал уже целенаправленно «с целью посмотреть птичьи горы» (как в старину называли птичьи базары) и сделал описание численности и биологии 37 видов птиц, которое позже было опубликовано в первом томе трудов заповедника (Спангенберг, 1941). Также Спангенберг описал и «бесхозяйственное использование естественных богатств острова», которое состояло в одновременном сборе яиц, гагачьего пуха и добывании птиц на мясо.

В следующем, 1933 году – новая экспедиция, на этот раз А.С. Филиппова, который оставил не только биологическое описание птиц Харлова, но и детальный обзор их использования, включая технологию сбора птичьих яиц, гагачьего пуха и цен на них. Вывод изо всего увиденного автор сделал такой: «Основное мероприятие, которое необходимо провести в ближайшее время это – закрепить за Мурманским охотхозяйством вышеуказанные острова в целях эксплуатации пуха и птичьих базаров. Последующим мероприятием будет организация охраны, причем эта же охрана в дальнейшем должна руководить сбором пуха, в охрану должны быть привлечены классово-выдержанные лица» (Филиппов, 1933).

Примечательно, что редактором этой рукописи (что указано в тексте) был Г.Г. Доппельмаир - профессор-охотовед, автор научного обоснования создания первого в России Баргузинского заповедника, руководитель работ по обследованию территории для создания Кандалакшского заповедника. Так что есть все основания полагать, что уже в 1933 г. обследование Харлова проводилось с прицелом на заповедник – в том его смысле, как он понимался в то время: как хозяйства для сохранения и увеличения численности ценных промысловых животных.

Наконец, еще через два года, в 1935 г., на Харлов отправилась экспедиция Ленинградского университета для изучения экологии морских птиц. В составе этой экспедиции был Лев Осипович Белопольский, на тот момент аспирант Ленинградского университета, которому предстояло стать непосредственным организатором и директором заповедника «Семь островов».

Совсем молодой по нынешним меркам 28-летний аспирант был человеком, уже обладающим таким опытом, который многие не приобретают и за всю жизнь. Ещё студентом, он проработал несколько сезонов на Мурманской биологической станции, трижды участвовал в экспедициях по Кольскому и 38-му меридианам Баренцева моря до 76° с.ш. Работал в экспедициях на островах Аральского моря и в устье Аму-Дарьи. Работал на Чукотке и на Камчатке, исследуя биологию и промысел морских млекопитающих и одновременно ведя орнитологические наблюдения. В 1932-1934 гг., будучи сотрудником Арктического института, участвовал в экспедициях по освоению навигации в Северном Ледовитом океане: знаменитых рейсах «Сибирякова» (1932 г.) и «Челюскина» (1933 г.). За работу в этих экспедициях был награжден орденами «Трудового Красного Знамени» и «Красной Звезды».

Думаю, что только человек с таким опытом – и с характером, сформированным таким опытом – и мог пройти весь тот путь, который предстоял Белопольскому с заповедником «Семь островов».

Л.О. Белопольский, 1934 г.
Фото из специального выпуска газеты «Правда», посвященного экспедиции «Челюскина».

Сразу же после экспедиции 1935 г. Белопольский начал добиваться создания заповедника. Он составил проект его организации и уже 8 декабря 1935 г. подал докладную записку в Государственный комитет по заповедникам: «Все собранные мною сведения говорят о довольно печальном состоянии птичьих «базаров» Мурмана. Большинство «базаров» или перестали существовать вовсе … или подверглись сильному потреблению и насчитывают в настоящее время в редких случаях сотни гнездящихся птиц. Все сказанное выше побудило меня обратить Ваше внимание на немедленное принятие меры охраны, хотя бы наиболее крупных «базаров». В качестве одной из наиболее эффективных мер охраны я предлагаю на одном из островов с птичьими «базарами» учреждение заповедника» (ГАМО. Ф. Р-162. Оп. 1. Д. 1126. Л. 12).

Предложение Белопольского поддержал и первый исследователь авиафауны Харлова А.Н. Формозов: «По подсчетам Л. Белопольского сейчас на Харлове всего около 3000 гнезд кайр, тогда как в мое время это же число гнездилось в каждой из нескольких больших отвесных щелей на северной стороне острова. Эти факты диктуют необходимость скорейшей организации заповедника, который будет крайне полезным и в деле охраны и в деле изучения ценных северных птиц» (ГАМО. Ф. Р-162. Оп. 1. Д. 1126. Л. 8).

Однако и этих аргументов оказалось мало, и для сбора дополнительных данных в пользу заповедания архипелага Семь островов весной 1937 г. Общество охраны природы и Зоологический музей МГУ отправили на архипелаг новую экспедицию. Она состояла из двух друзей, 25-летних студентов биологического факультета МГУ, Юрия Кафтановского и Владимира Модестова, и имела для них статус преддипломной практики.

В.М. Модестов и Ю.М. Кафтановский.

  
Фрагмент обложек полевых дневников Владимира Модестова, 1937 г. Научный архив Кандалакшского заповедника.

Модестов и Кафтановский не только собрали материалы, убедительно доказывающие необходимость создания заповедника, но и начали собственные исследования, ставшие для них многолетними: у Модестова – по образу жизни колониальных птиц, у Кафтановского – по биологии чистиковых птиц. Обе темы, начатые в 1937 г., закончились защитой кандидатских диссертаций. Но то было позже. А пока проделанная ими работа стала последним решающим аргументом в пользу создания заповедника. В январе 1938 г. председатель Комитета по заповедникам при Президиуме ВЦИК К.М. Шведчиков направил письмо секретарю Ленинградского обкома ВКП(б) А.А. Жданову с просьбой оказать содействие в срочном решении вопроса об объявлении Семи островов заповедником. И только тогда наконец положительное решение было принято. Путь от первого появления идеи о заповедании Семи островов до её реализации занял девять лет.

Письмо председателя Комитета по заповедникам Шведчикова секретарю Ленинградского обкома ВКП(б) Жданову А.А. о содействии в разрешении вопроса об объявлении заповедником группы семи островов. ГАМО. Ф. Р-162. Оп. 1. Д. 1126. Л. 9.

     
Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 20 мая 1938 г. «Об образовании полного государственного заповедника
по гаге и птичьим базарам на островах Харлово. ГАМО. Ф. Р-288. Оп. 1. Д. 4. Лл. 1, 1 об.

Первый год

 «Ни один заповедник не начинается с официального постановления», - писала я выше, говоря об огромной предварительной работе по его созданию. Те же слова можно повторить, говоря о первом годе работы заповедника. Двадцатое мая, которым датировано постановление, для биологов не просто дата, это – начало полевого сезона, самого напряженного времени работы. На начало первого полевого сезона в только что созданном заповеднике не было: жилья, морского транспорта, штата научных сотрудников и наблюдателей охраны. Даже сама территория заповедника юридически еще не была ему передана. Что же тогда было? – Было всего две штатные единицы: директор и моторист, было два временных наблюдателя, и было некоторое количество денег, отпущенных заповеднику государством. И ещё были скалистые острова, разбросанные на участке в 20 км вдоль береговой линии среди открытого Баренцова моря.

Семь островов на космоснимке и на карто-схеме из книги В.Успенского (1940).

Что можно сделать при таком «стартовом капитале»? Казалось бы, ничего. Но заповедник к концу первого года своей жизни: провел полный учет всех морских видов птиц на всех островах, начал работы по изучению зимовки птиц и по изучению впервые найденных в СССР щенных залежек тюленя-тювяка. А еще – разработал план научных исследований на следующий год, опубликовал десять статей в местной прессе и обеспечил работу на своей территории съемочной группы «Союзкинохроники».

Как всё это удалось? Ответ тот же: люди. Удивительные люди, которые работали в этом, самым северном на тот момент заповеднике страны. И было их в первый год всего четверо. С двумя из этих людей мы уже знакомы: это Лев Белопольский, ставший директором заповедника, и только что окончивший университет Юрий Кафтановский. Третьим стал Вячеслав Успенский, студент последнего курса биологического факультета МГУ, с которым Белопольский познакомился во время совместной работы в Лапландском заповеднике в 1937 г. И четвертым был Николай Колов – 24-летний студент биофака МГУ.

В архиве семьи Успенских сохранилась единственная фотография сотрудников заповедника 1938 года. На ней 31-летний директор Белопольский и приглашенные им временные научные сотрудники, 26-летние Успенский и Кафтановский. На обороте фотографии надпись в духе времени: «Передовики заповедника». Я бы сказала: подвижники.

Слева направо: В.С. Успенский, Л.О. Белопольский, Ю.М. Кафтановский. Семь островов, 1938 г.
Николай Колов. Фото из студенческого дела биофака МГУ.

В небольшой по объему, но великолепной по содержанию книге о заповеднике Вячеслава Успенского, изданной через два года, он рассказывает о том, как проходило у них первое производственное совещание. «В этом году, - сказал директор, - нас мало. У нас нет базы для работы – дома, даже нет пока бота. Две задачи мы во что бы то ни стало должны выполнить: это, во-первых, охрана, во-вторых – полный учет фауны и попутно сбор материалов по биологии птиц. Если мы это сделаем, в будущем году мы сделаем в пять раз больше» (Успенский, 1940).

Коллекция яиц гаги, собранная 9 июня 1938 г. на о. Харлов Юрием Кафтановским.
Научная коллекция каф. зоологии позвоночных биологического ф-та МГУ им. М.В. Ломоносова.
Фото: Павел Квартальнов.

Немногочисленные сотрудники распределились по островам: Юрий Кафтановский работал на Харлове, Николай Колов на Вешняке, Вячеслав Успенский – на самом дальнем от Харлова острове, Большом Лицком. А директор мотался между ними и материком, добывал судно, без которого, на одних только маленьких лодочках работать в Баренцевом море было невозможно. Как они жили? На Харлове и на Вешняке – в палатках, на Лицком – в старом маленьком домике, а точнее, в остатках домика – без двери, без оконной рамы, с дырявой крышей.

Жилье в первый год работы заповедника: палатка на Харлове (фото из публикаций заповедника)
и промысловая изба на Большом Лицком (Мурманский областной краеведческий музей, далее - МОКМ).

Но у них всё получилось. Несмотря на тяжелейшие условия жизни и работы, несмотря на то, что из-за нехватки сотрудников приходилось совмещать научные исследования с охраной территории, несмотря на отсутствие морского транспорта (приобретенный Белопольским моторно-парусный бот «Гага» пришел в заповедник только в августе). Кроме полного учета всего птичьего населения, в первый полевой сезон они успели также сделать ряд наблюдений по насиживанию и вождению выводков у гаги, а Белопольский, в продолжение своих более ранних работ, заключил от лица заповедника договор с Промразведкой Треста «Мурманрыба» на проведение в следующем году работы «Птицы, как показатели местонахождения сельди в открытом море».

Первое судно заповедника - моторно-парусный бот «Гага». Научный архив Кандалакшского заповедника.

1939-1940 годы – время строительства, науки и любви

В жизни многих заповедников самыми интересными оказывались именно первые годы. И это объяснимо: всё ещё неизвестно, всё внове, сотрудники чувствуют себя первооткрывателями, от перспектив захватывает дух. Так было и на Семи островах, где ко всему перечисленному добавился ещё исключительно удачный талантливый молодой коллектив и великолепные организаторские способности директора. А нам с вами повезло в том, что именно этот период жизни заповедника оказался очень хорошо задокументирован: в подробных отчетах Л.О. Белопольского, в книге В.С. Успенского, в фотографиях и даже фильме, снятом в заповеднике.

Формально в 1939 г. штатный научный сотрудник в заповеднике по-прежнему оставался лишь один - В.С. Успенский. Но научными сотрудниками по договору стали окончившие университет аспиранты Ю.М. Кафтановский и В.М. Модестов, аспирантка Института им. П.Ф. Лесгафта В.В. Рольник, гидробиолог Е.Е. Либман. Вслед за аспирантами в заповедник потянулись и студенты-зоологи Московского университета, каждый из которых вел свою научную тему: Н. Горчаковская, Н. Дарская, Н. Соколова, И. Шимбирева и др. Продолжил работу на Семи островах Николай Колов. На ставку лаборанта пришел легендарный в научном мире Мурмана человек – Н.И. Широколобов[1].

Заповедник «Семь островов», 1939 г. В.С. Успенский (справа) и Н.И. Широколобов, кольцевание кайры.
Студентка-практикантка, взвешивание птенца. МОКМ.

Если в первый год существования заповедника основной научной темой была инвентаризации фауны позвоночных, то уже на второй год спектр работ заповедника начал стремительно расширяться: от гидробиологического обследования литорали до изучения экологии отдельных видов птиц.

   
Заповедник «Семь островов», 1939 г. Работа с драгой и сбор бентоса. Обследование гнезд моевок на птичьем базаре. Установка аппаратуры для дистанционного измерения температуры внутри гнезда гаги. МОКМ.

Огромное значение заповедник придавал теме «Инкубация гаги». В те времена считалось, что количество гаг можно быстро увеличить путем разнообразных биотехнических мероприятий, в частности, забирая у гаги первую кладку яиц, выводя птенцов в инкубаторе и потом подсаживая их к диким выводкам. Для этой цели заповедник в 1939 г. приобрел 4 керосиновых инкубатора (2 немецких и 2 американских), кроме того, по заказу заповедника были изготовлены приборы, позволяющие на расстоянии измерять температуру яиц под насиживающей гагой. Было построено отдельное помещение – инкубаторий, где выводили птенцов.

Опыты эти очень широко рекламировались. «На острове Харлов, где живут сотрудники заповедника, в этом году организован самый северный в стране инкубаторий. Впервые в мире в нём осуществляется опыт искусственного выведения птенцов гаги», - писала газета «Правда» 12 июля 1939 г.

Заповедник «Семь островов», 1940 г. Инкубатор, загруженный гагачьими яйцами, и птенец гаги, выведенный в инкубаторе. МОКМ.

Сегодня рассказ об этой работе выглядит несколько двусмысленно, поскольку, во-первых, этот опыт не был первым в мире[2], а во-вторых, как показало время, не мог способствовать увеличению популяции гаги, ради чего, собственно, и затевался. Но ни того, ни другого сотрудники заповедника не знали и искренне верили в то, что делают благое дело. «Даже во сне видел я острова сплошь заселённые гагами», - пишет Вячеслав Успенский в своей книге, рассказывая о биотехнических мероприятиях заповедника, и эти слова очень хорошо передают, как относились сотрудники «Семи островов» к своей работе.

Среди многочисленных направлений деятельности заповедника было одно, говорить о котором сегодня трудно, но не сказать невозможно, оно занимала огромное место в жизни заповедника. Это – борьба с хищниками. В соответствии с концепцией тех лет, птицы делились на «полезных», «ценных в промышленном отношении» и «вредных», к которым причислялись все виды, наносящие какой-либо ущерб «полезным». Соответственно, «вредными» оказывались все крупные чайки, поморники, врановые – те, кто питаются яйцами и птенцами «полезных» птиц. Их уничтожали разными методами и в огромных количествах все годы работы заповедника. Некоторым утешением в этой грустной истории может служить лишь то, что всех убитых птиц использовали с научными целями: для анализа желудков, для паразитологических исследований, для изготовления коллекций тушек и чучел.

Заповедник «Семь островов», 1939-40 г. Отстрел чаек.
Л.О. Белопольский и Ю.М. Кафтановский с добытой чайкой. МОКМ.

Но, как бы мы сегодня ни относились к отдельным направлениям работы заповедника, невозможно не признать тот факт, что в целом продуктивность его работы была поразительной, причем в самых разных областях. Уже в 1939 г. Л.О. Белопольский, в рамках работы по теме «Птицы, как показатели сельди в открытом море», составил и опубликовал «Альбом-определитель птиц Баренцева моря» и «Инструкцию по сбору наблюдений над птицами»; эти книги предназначались для экипажей рыболовных судов. В том же 1939 г. Вячеслав Успенский подготовил к печати популярную книгу о заповеднике «Острова в океане», она вышла в свет в 1940 г.

В 1939 и 1940 гг. Белопольский сначала сам, а потом с участием профессиональных кинодокументалистов проводил съемку природы и научной работы заповедника, в 1940 г. из отснятого материала на Ленинградской студии кинохроники был смонтирован документальный фильм «Семь островов».

Книги Л.О. Белопольского, изданные в 1939 г. и книга В.Успенского, изданная в 1940 г.

 
Документальный фильм "Заповедник "Семь островов", 1940 г.
Из фонда Российского государственного архива кинофотодокументов

А еще были многочисленные лекции о заповеднике – в Москве, Ленинграде, Мурманске, Териберке. Были десятки публикаций в прессе – и центральной, и региональной. Были контакты со многими научными учреждениями – и российскими, и зарубежными. Так, в 1940 г. «Альбом-определитель птиц Баренцева моря» разослали в 30 научных учреждений разных стран и договорились об обмене тематической литературой со Смитсоновским институтом (США), Музеем естественной истории (Германия), Норвежским национальным музеем природы и др.

Трудно поверить, что всё это было сделаны всего лишь за первые 1,5-2 года существования заповедника. Ещё труднее в это поверить, когда узнаешь, что весь полевой сезон 1939 г. на Семи островах научные сотрудники по-прежнему жили в палатках, потому что запланированное на этот год строительство дома на Харлове задержалось до осени, и только чудом обошлось без человеческих жертв.

Материалы для строительства начали перевозить из Мурманска на Харлов лишь в конце сентября-начале октября, когда уже настало время штормов. Большое судно, тем более в шторм, не может подойти к берегу острова, поэтому небольшие детали перевозили на шлюпках, а большие бревна и доски связывали в плоты, которые буксировали к острову с помощью «Глетчера» - второго судна, которое приобрел заповедник в дополнение к «Гаге». Первый же день выгрузки проходил в постепенно усиливающемся шторме. Вот как описывает этот день Л.О. Белопольский:

«Стемнело, шторм усилился. Тральщик … начало прижимать сильно к берегу. Капитан решил отойти немного дальше. Поднял якорь и встал на новое место. Не прошло и несколько минут, как его сорвало с якоря. Тогда он отошел еще дальше от берега... В это время я находился на «Глетчере», который стоял поблизости на якоре. Вдруг мы слышим тревожные гудки тральщика. Выскочили на палубу. Оттуда что-то кричат, но из-за воя ветра ничего не слышно. На шлюпке быстро направляюсь на тральщик. Узнаю - оборвало плот и унесло в море... В этом плоту было 8 рядов по 24 бревна в каждом ряду, все основные простенки, стропила и др. главные детали, без которых дома построить нельзя.... Значит все напряжения, все усилия доставить дом на Харлов пропали. Что делать?.. Хотели послать «Глетчера» искать плот, но шторм достиг 11 баллов. Начались снежные заряды, с моря катились громадные валы. Темно хоть глаз выколи… Решили ждать завтрашнего дня - света. С тяжелым чувством я вернулся на остров. А здесь новая беда... Сильно разгулявшаяся волна разбила оставшуюся не выгруженной часть первого плота. Вся бригада плотников и научный сотрудник Успенский, и лаборант Широколобов, и я принялись спасть эту часть плота. Баграми, руками мы вытаскивали из кипящего прибоя доски и бревна. Два раза меня и Успенского накрывало с головою волной и чуть не снесло... Только во втором часу ночи, закончив вылавливание полностью досок, мы все мокрые до нитки, вернулись в холодный наш инкубаторий, чтобы с рассветом снова начать борьбу с озверелой стихией... Я описал лишь один день нашей работы, а таких дней … особенно в этот осенний период было много» (Белопольский, 1939).

Дом на Харлове был принят в эксплуатацию 17 ноября 1939 г. и стоит на острове до сих пор.

Заповедник «Семь островов», 1939 г. Выгрузка на берег рам для дома и сборка дома на Харлове. МОКМ.

Дом на Харлове в 1940 г. (МОКМ) и в наши дни (фото Михаила Мельникова).

Но не из одной только науки и борьбы со стихиями состояла жизнь заповедника в эти первые годы. В отчете за 1939 г. директор сокрушается: «Некоторым минусом охраны этого года явилось то обстоятельство, что вместо ожидаемых хотя бы одного-двух студентов, Московский Университет прислал нам одних студенток». Причины огорчения директора понятны, девушки хуже подходили для тяжелой физической работы, зато на островах расцветали романы. Аспиранты Модестов и Кафтановский, вместе начинавшие работу на Семи островах, были влюблены в студенток-практиканток: Володя Модестов в Нину Соколову, Юра Кафтановский – в Наташу Горчаковскую. Свадьбу Модестова и Соколовой сыграли 13 июня прямо на Харлове. Свидетелями были Кафтановский и Горчаковская, которые тоже собирались пожениться. Череда полевых романов продолжилась и в следующем сезоне, захватив теперь и самого директора. Зимой 1939/40 г. Белопольский показывал в Ленинградском университете фильм, снятый им на Семи островах, и молодая аспирантка Мария Волкова влюбилась в это место и приехала туда работать. Как оказалось, влюбилась она не только в заповедник: вскоре Мария Волкова стала женой Льва Белопольского.

Владимир Модестов и Нина Соколова, 1941 г.; Юрий Кафтановский и Наталья Горчаковская, 1939 г.;
Мария Волкова (Белопольская) на Харлове, 1940 г.

Подводя итоги первых лет работы заповедника, воспользуемся цифрами, они очень наглядны. В 1938 г. в заповеднике было, вместе с директором, три научных сотрудника и один практикант. В 1939 г. – только практикантов было семь, в 1940 г. – тринадцать. Научных тем, по которым велась работа, в 1938 г. было три, в 1939 г. – четырнадцать, в 1940 г. – двадцать четыре. Птиц в заповеднике окольцевали в 1938 г. – 1000, в 1939 г. – 2400, в 1940 г. – 3900.

Заповедник «Семь островов», 1939-40 г. Студентки-практикантки, кольцевание гаги. МОКМ.

Что же до качественной стороны работы, то, по оценке мэтров отечественной орнитологии, благодаря энтузиазму молодого коллектива заповедника «Семь островов», всего за три года они сумели провести «важнейшие исследования, которые заложили основу нашего современного знания морских птиц вообще, а не только Баренцева моря» (Бианки, Паевский, 2007).

Дальше была война.

1941-1942 гг. Война

Отчет Л.О. Белопольского о работе заповедника за 1941 г. разительно отличается от предыдущих. Те были аккуратно напечатаны на машинке, этот написан от руки карандашом и пестрит зачеркиваниями и исправлениями. Тем не менее, текст структурирован по-прежнему четко: последовательное описание работы по всем научным темам (их в 1941 г. было в заповеднике 18), научно-технических мероприятий (летом 1941 г. было окольцовано 3385 птиц), работы студентов-практикантов (их было 8). И лишь прорывающиеся в этом сухом тексте эмоциональные эпитеты («налеты воздушных бандитов», «обстрелы морских фашистских пиратов») говорят о том, что чувствовал и пережил молодой директор молодого заповедника.

Первый лист отчета о научной работе заповедника за 1941 г. Л.О. Белопольский в 1941 г.

Я пытаюсь представить себя на его месте, на месте его сотрудников. Они проработали всего три года. Они столько сделали за эти три года! Они были так вдохновлены тем, что уже сделали, своими планами, своей молодостью, потрясающими перспективами, которые разворачивались перед ними на этих скалистых островах…

Счастливые довоенные годы в заповеднике. Студентки-практикантки с окольцованной гагой и с длинноносым крохалем.
Л.О. Белопольский со слетком черного ворона. МОКМ.

И начинался полевой сезон 1941 года как обычно. В начале мая на Харлов съехались Л.О. Белопольский и Мария Волкова, Вячеслав Успенский, Наталья Горчаковская, Н.И. Широколобов, в начале июня приехали студенты-практиканты. Часть команды прежних лет начинала этот сезон в Кандалакшском заповеднике, где Владимир Модестов с 1940 г. стал заведующим научной частью. Туда же, в Кандалакшский заповедник, поехала и В.В. Рольник – продолжать опыты по искусственной инкубации гаг.

Весна в 1941 году была поздней, лишь в конце мая начали выбираться с Харлова на другие острова заповедника, и работа пошла своим чередом. 21 июня отпраздновали день рождения Белопольского, а 22-го началась война…

«О войне я узнал чуть ли не 8 дней спустя после ее начала. Немецкий самолет с желтыми концами крыльев, пролетевший над нашим островом, был первым вестником войны», - писал Вячеслав Успенский. 18 июля его мобилизовали, он уехал в Мурманск. Тема, над которой он работал, «Зимний период птиц заповедника» осталась не оконченной. «Ориентировочно срок окончания этой темы мы не изменяем, т.е. он остается тем же, что и в плане – 31.XII.41 г. Но надо иметь в виду то обстоятельство, что научный сотрудник В.С. Успенский мобилизован и сейчас просто некому заканчивать эту тему», - пишет в отчете директор (Белопольский, 1941).

Прервана была и работа Натальи Горчаковской над темой «Птицы заповедника «Семь островов». До 31 июля она еще работала на островах, но, когда начались бомбежки Мурманска, сотрудников заповедника эвакуировали, Горчаковская уехала в Москву. «Срок предоставления готовой к печати рукописи 1.III.1942 г. Хотя мы до настоящего времени не имеем ответа на наше письмо от тов. Горчаковской, … мы полагаем, что рукопись должна быть представлена в заповедник», - писал в отчете Белопольский. А Наталья Горчаковская в этом время в Москве тушила зажигательные бомбы, умирала от дистрофии… Кандидатскую диссертацию «Птицы Семи островов» она смогла защитить только в 1945 г.

Мария Волкова (Белопольская) также была вынуждена прервать свои исследования по паразитофауне птиц заповедника. «Началась война, и в первые же ее дни мы наблюдали, как немцы бомбили и топили наши корабли. Было принято решение о вывозе всех сотрудников с островов. В конце июля мы отправились в Мурманск на поврежденном транспортном судне. Сильная бомбежка заставила транспорт подойти к берегу. Нас высадили в Дальних Зеленцах, а через несколько дней на маленьком катере мы добрались до Мурманска, откуда отправились в Ленинград. Мои попутчики советовали мне не возвращаться в Университет, а сойти с поезда на станции Мга, чтобы затем ехать прямо к месту эвакуации моей мамы. Я отказалась, поскольку не могла позволить себе уехать в эвакуацию, прежде не возвратив на кафедру микроскоп и другое экспедиционное оборудование» (Фокин, 2016). С огромным материалом, собранным за 1940 и 1941 гг. (около 600 полных паразитологических анализов птиц), с микроскопом, она приехала из Мурманска в Ленинград 4 августа, а 8 сентября началась блокада… Кандидатскую диссертацию «Паразитофауна птиц заповедника "Семь Островов" (Восточный Мурман)» она защитила в 1947 г.

Белопольский Л.О. 1942. Инструкция по сбору яиц морских птиц.
Научный архив Кандалакшского заповедника.

Из 25 человек, начинавших полевой сезон 1941 года, во второй половине лета в заповеднике остались, вместе с директором, лишь четверо. Все научные темы, какие могли, они довели до конца, эвакуировали сотрудников, рукописи и имущество заповедника. Основными работами теперь стали те, которые могли помочь фронту и тылу. Были написаны инструкции по силковому лову белой куропатки («Руководствуясь этой инструкцией колхозы и отдельные охотники смогут максимально увеличить промысел белой куропатки, а в конечном счете принести большую пользу укреплению тыла и фронту») и по сбору яиц морских птиц. В Промразведку Мурманрыбы отправляли зашифрованные телефонограммы по питанию морских птиц, помогающие рыбакам искать косяки сельди в открытом море. Собранные и очищенные 17 кг гагачьего пуха отправили командованию Северного фронта «для пошивки комбинезонов нашим славным Сталинским соколам» (Белопольский, 1941).

Заповедник «Семь островов», 1939-40 г. Сбор и сушка гагачьего пуха. МОКМ.

В 1942 г. заповедник, оказавшийся в прифронтовой зоне, был законсервирован, но его энергичный директор стремился применить свои знания на пользу родине. Ещё до войны занимавшийся вопросами промыслового использования птиц, Л.О. Белопольский обратился в Мурманский обком с предложением использовать птичьи базары Новой Земли как источник продовольствия для фронта и области. Летом 1942 г. было решено организовать экспедицию по сбору яиц и заготовке кайры на птичьих базарах Новой Земли. Начальником экспедиции стал Л.О. Белопольский, его заместителем – вызванный для этой цели из армии Вячеслав Успенский. Кроме них, в экспедиции участвовало полтора десятка опытных рыбаков и 30 мальчишек-подростков из Мурманска и Архангельска. «Яичная экспедиция» - под таким названием она вошла в историю, и была не раз описана (Белопольский, 1942; Краснов, 2011; Чертков, 1985), а в 1978 г. даже стала основой сюжета художественного фильма С.Д. Арановича «Летняя поездка к морю», причем снимали этот фильм на заповедном острове Харлов.

Заповедник «Семь островов», 1939-40 г. Гнездовые карнизы кайр и спуск по канату на карнизы птичьего базара.
В похожих условиях собирали яйца в 1942 г. по время «Яичной экспедиции». МОКМ.

Вячеслав Успенский – не только талантливый ученый, но и прекрасный писатель-популяризатор, – во время этой экспедиции исписал четыре больших блокнота, по его словам, «собрал материал на десятки очерков и книг». Увы, книги эти так и не были написаны. Вячеслав Успенский, командир стрелкового взвода, погиб 1 ноября 1943 года на Карельском фронте. Ему был 31 год.

Погибли и все его молодые коллеги, которые так блестяще начинали работу в заповеднике «Семь островов».

Командир взвода 1 мотострелкового полка 42 стрелкового корпуса лейтенант Владимир Модестов погиб на Карельском фронте 9 августа 1941 года, в своём первом бою. Ему было 29 лет.

Адъютант 1115 стрелкового полка 332 стрелковой дивизии младший лейтенант Юрий Кафтановский погиб в ночь с 3 на 4 февраля 1942 года в бою за город Демидов Смоленской области. Ему было 30 лет.

Николай Колов погиб в феврале 1942 года на Калининском фронте. Ему было 28 лет.

Л.О. Белопольского в 1943 г. отправили работать на другой конец страны, в Приморский край, на должность директора Судзухинского заповедника, взамен убитого браконьерами Л.Г. Капланова. «Два года мы там прожили, - рассказывала его жена, Мария Михайловна Белопольская. - Там было всего три домика в лесу. И сынишка наш там родился. И там же Японская война нас застала. Мы жили на берегу моря, и у нас перед глазами ходили корабли, которые взрывались на наших глазах. Так что из одной войны попали в другую войну... В 1946 г. Льву Осиповичу прислали из Главного управления по заповедникам сообщение, что он должен вернуться восстанавливать заповедник «Семь островов». И мы поехали обратно…» (Белопольская, 2005).

 1946-1951. Второе дыхание

 
Остров Харлов, «Последний базар». Фото: Илья Уколов.

Восстанавливать работу заповедника после войны было, пожалуй, даже сложнее, чем начинать её с нуля в 1938 г. Л.О. Белопольский в одном лице представлял собой всю администрацию и весь научный штат заповедника. Не было рядом замечательной команды довоенных сотрудников, и невозможно было не вспоминать о их гибели. Все суда заповедника погибли во время войны. На острове Харлов стояла зенитная батарея; она выехала оттуда лишь в июле 1947 г. и до этого времени военные продолжали собирать яйца кайр на заповедных базарах. Дом заповедника, который с такими колоссальными трудностями строили в 1939 г., заняла метеостанция. До войны она располагалась на материке, но в 1942 г. была переведена на остров и преобразована в морскую гидрометеорологическую. Для заповедника по просьбе Белопольского освободили лишь кухню и две небольшие комнаты: бывшие лабораторию и инкубаторную. На материке, в становище Харловка собрали мебель, оставленную на складе колхоза, но сохранившуюся лишь частично. Всё остальное, недостающее для жизни и работы, - от спальников до шлюпки, - закупали в Мурманске и Ленинграде и судном перевозили на Харлов вместе с командой первых послевоенных сотрудников. Команда эта была совсем невелика.

Самым старшим в ней был Макар Митрофанович Слепцов[3] - кандидат биологических наук, только что демобилизовавшийся из армии. До войны Макар Митрофанович, ассистент кафедры зоологии МГУ, руководил на Харлове студенческой практикой, вел исследования по размножению птиц. Теперь он стал временным заместителем Белопольского по научной части. Ещё были две юные москвички – студентки второго курса Педагогического института Елена Радченко и Татьяна Герасимова. Вот и все сотрудники заповедника, с которыми Белопольский начинал первый послевоенный сезон.

Татьяна Дмитриевна Герасимова вспоминает: «Приехали на о.Харлов 25 июля. Погода была плохая, шел мокрый снег, было ветрено, начинался шторм, поэтому нас со всем имуществом высадили в бухте Галечной. Имущество пришлось носить в дом заповедника на себе. Карабкаясь по скользким скалам, мы носили вещи. Часто ноги скользили, мы падали, и опять шли вперед до тех пор, пока все необходимое не было занесено в дом».

Белопольскому часто приходилось уезжать с острова по организационным делам, и вся научная работа в 1946 г. лежала на М.М. Слепцове. С двумя студентками (которых пришлось еще предварительно всему научить) они провели работу по учету и картографированию колоний всех массовых видов птиц. В начале августа у них появилась ещё одна помощница – на Харлов приехала 19-летняя сводная сестра Белопольского, Наталья Вениаминовна Охотина[4]. Впоследствии она стала доктором филологических наук, известным специалистом по африканскому языкознанию. А тогда, по воспоминаниям Герасимовой, «только что кончила школу, но хорошо знала природу, прекрасно гребла и стреляла, и помогала нам в работе». Умение грести сильно пригодилось – за неимением своих судов, острова заповедника в тот год пришлось объезжать на весельной шлюпке. Только на Лицкие острова, лежащие в 20 км от Харлова, по просьбе Белопольского их свозили на своем катере рыбаки.

М.М. Слепцов и Н.В. Охотина

Летом 1947 г. научных сотрудников в заповеднике прибавилось. На Харлов приехали аспирант биофака МГУ Николай Карташев с женой, студенткой 4 курса биофака МГУ. Николай Карташев уже бывал здесь – в 1940 г. студентом 3-го курса под руководством Ю.М. Кафтановского он изучал колониальных птиц, а в 1941 г. был на практике в Кандалакшском заповеднике, но тогда его работа оказалась прервана войной. Вновь приехали Елена Радченко и Татьяна Герасимова, они работали в заповеднике второе лето и считались теперь ветеранами. Прибавилось и других студентов – из Московского, Ленинградского, Казанского университетов.

Вот как описывает Е. Радченко день их приезда на Харлов, 28 мая 1947 года:

«Ещё в Мурманске на море начался шторм, который усилился к нашему приезду к острову. Все острова покрыты еще снегом… Ветер 6-8 баллов срывает с ног. Время от времени начинаются настоящие вьюги с метелями. Через некоторое время показывается солнце, немного пригревает, снег кое-где стаивает, потом опять все то же самое. Поднялись вверх на скалу. Началась сильная пурга. Ветер с ледяной крупой настолько сильно бьет в лицо, что невозможно было идти. С трудом спустились снова вниз к дому» (Радченко, 1947).

За лето 1947 г. имеющимися небольшими силами провели первые послевоенные учеты всех основных видов птиц, возобновили работу по кольцеванию.

Н.Н. Карташев, 1940-е гг. Кольцевание кайр на острове Харлов, 1947 г. Архив семьи Карташевых.

Казалось бы, всё начало понемногу налаживаться, однако в отчете Л.О. Белопольский называет 1947 год одним из самых трудных в жизни заповедника «Семь островов». Почему?

Дело в том, что за время войны заповедник лишился не только людей, судов, оборудования и жилья, он лишился и птиц. Все былые достижения по части охраны, приведшие к увеличению численности птиц, оказались совершенно сведены на нет военными годами: «Поголовье охраняемых объектов было сведено к ничтожному минимуму» (Белопольский, 1947). Общая численность гаги в сравнении с 1941 г. сократилась почти в десять раз, а по отдельным островам – в двадцать раз, кайр стало даже меньше, чем было на момент создания заповедника.

«В связи с консервацией заповедника началась бесплановая хищническая эксплуатация базаров несознательной частью населения… Яйца собирали в течение всего периода размножения, так что обирались не только первые, но и повторные кладки на всех, даже малодоступных участках базаров. Кроме того широко практиковалась «охота» на базарах, где с одного выстрела падает 10-15 птиц и такое же количество подранков уходит в море и гибнет там. В результате частых посещений базаров людьми было разрушено некоторое количество многолетних гнезд моевок, засыпаны торфом отдельные верхние карнизы. Ряд больших удобных карнизов, где раньше гнездилось до 50-100 пар кайр, оказались пустующими… В 1938 г. на базарах о. Харлова и Кувшина было учтено около 5000-6000 пар кайр обоих видов. К лету 1941 г. число размножавшихся пар кайр увеличилось более чем в полтора раза. В 1946 г. на воду спустилось всего 79 птенцов…» (Карташев, 1949).

Положение это Л.О. Белопольский воспринимал как поистине катастрофическое, особенно в отношении гаги. Её численность резко упала не только в пределах заповедника. В некоторых других местах Мурманского побережья (в Кольском заливе, на островах Кильдин, Малый и Большой Олений и др.) гага, по его оценке, оказалась полностью истребленной.

Надо было как-то восстанавливать популяцию гаги Мурманского побережья, Белопольский искал способы сделать это, и нашел. Он предложил создать новые резерваты охраны гаги: на Айновых островах, на западном побережье Южного острова Новой Земли (это были те самые места, в которых во время войны работала «Яичная экспедиция») и на части материкового побережья от мыса Чегодаев до мыса Лицкий. По его замыслу, гаги, таким образом, получали новые охраняемые места для спокойного размножения и вождения выводков. Кроме того, оттуда можно было бы брать яйца гаги и инкубировать их на основной территории заповедника, если бы оказалось, что иначе восстановить там численность гаги невозможно.

Его предложение (за исключением материкового участка) было принято и 19 февраля 1947 г. Постановлением Совета Министров РСФСР Айновы острова и участок на Новой Земле включили в состав заповедника «Семь островов» как его филиалы. Но был нюанс. Предлагая к заповеданию новые территории, Белопольский, естественно, просил также увеличить и штат заповедника, а вот как раз это сделано не было. К началу полевого сезона 1947 г. директор оказался с участками, разбросанными по Баренцевому морю на тысячу километров, всего лишь с тремя штатными сотрудниками научного отдела (одним из которых был лаборант, а другим он сам) и по-прежнему без морского транспорта («пусть это вдохновит вас на подвиг!»).

Участки заповедника «Семь островов», начиная с 1947 г.

Но не таким человеком был Белопольский, чтобы бросать начатое из-за трудностей. Он считал, что в первый год организации новых заповедных территорий чрезвычайно важно получить данные о видовом и количественном составе их фауны, чтобы в дальнейшем можно было оценить, как влияет заповедность на изменение состава видов и на их численность.

Свою небольшую команду он разбил на три части. На Харлове остался Н.Н. Карташев и две студентки под его руководством. На Новую Землю Белопольский отправился сам, зафрахтовав судно и взяв себе в помощь студентку 4 курса Казанского Университета Тамару Боголюбову, оформленную на должность временного научного сотрудника. А на Айновы острова отправил своего заместителя по хозяйственной части Василия Ивановича Серова и студентку 4 курса Московского педагогического института Татьяну Герасимову, также оформленную на должность временного научного сотрудника.

План территории Новоземельского филиала. Научный архив Кандалакшского заповедника.
Л.О. Белопольский перед отлётом на Новую Землю. Мурманск, 16 июня 1947 г.

Как проходило первое обследование Айновых островов в 1947 г., сегодня не смогут вообразить даже люди с очень богатой фантазией и опытом полевой работы. Оставленное Т.Д. Герасимовой описание этой поездки читается одновременно и как захватывающий приключенческий роман, и как холодящий душу триллер.

Начнем с того, что в те годы не было не только специальной полевой одежды, но и с обычной одеждой были большие проблемы. Татьяну Герасимову собирали в поездку всем коллективом: из запасов для Новоземельской экспедиции ей выделили «заграничные бутсы», а одна из студенток дала ей свой самодельный капор, «очень теплый, собственноручно сшитый из старой бабушкиной кофты, напоминающий голландский чепец». Специального пропуска на Айновы острова, входившие в пограничную зону, у Герасимовой не было, поэтому 12 часов на пароходе до Териберки она пряталась на палубе среди грузов, накрытых брезентом. Наконец, с трудами выправив пропуск и раздобыв в аренду маленькую старую весельную шлюпку, Татьяна Герасимова с В.И. Серовым добрались до Айновых островов, куда их забросил пограничный катер. На берегу поставили шалаш из трех жердей, найденных на литорали, на жерди натянули плащ-палатку – таким было их единственное жилье. Работа на островах прошла прекрасно, но вот потом… Снять их с острова через неделю должен был тот же катер, но в последний момент капитан катера отказался наотрез. «Он согласился взять В.И., но меня брать отказывался, т.к. женщина на военном корабле в море - это несчастье. «Вот взяли её на борт, и рулевое управление повредилось, боцман меня еще раньше предупреждал, да я сдуру согласился вам помочь и вот результат», - сказал молодой командир комсомольского катера ПК-256», - вспоминает Герасимова. Однако, выбираться было все-таки нужно и, за неимением других вариантов, решили идти 8 км на своей шлюпке, на веслах до полуострова Средний, чтобы договориться о доставке со стоявшими там военными. До Среднего добрались благополучно, но немедленно после высадки на берег были окружены вооруженными солдатами береговой обороны и обвинены в шпионаже. «Нашего человека не проведешь, как ни старайся, - сказал лейтенант. - Вы хорошо подготовлены, а промашку дали. Это что у тебя на голове?» - спросил он меня. В.И. объяснил ему, что студентки для тепла шьют шапки из шарфов и всякого старья. «Да разве это шапка, - сказал «наблюдательный» старшина, - это норвежский чепец и сшит не из советской материи, а на ногах-то у девушки американские бутцы! Вот мы все и выяснили, нашего человека не проведешь!» (Герасимова). После долгих переговоров начальник заставы все-таки разрешил отпустить сотрудников заповедника, но ни о какой помощи с доставкой и речи не было. Им предстояло проделать 20-километровый путь по морю на старой шлюпке, на веслах и с плащ-палаткой вместо паруса. «Они все равно в такой шлюпке не доберутся до Лиинахамари, тем более шторм надвигается», - сказал начальник заставы. Но, вопреки мрачным прогнозам, им все же удалось добраться до материкового порта Лиинахамари и успеть на пароход до Мурманска.

Вся эта история, конечно, осталась за рамками научных отчетов и публикаций и была записана Татьяной Дмитриевной Герасимовой лишь через много лет. Да и сами участники очень уж большого значения ей не придавали – это были более или менее обычные условия работы в те годы. Что было для них действительно важно, так это то, что первое же обследование подтвердило природную ценность Айновых островов. В частности, как мест гнездования тупиков. Если на разных островах Семиостровского архипелага их гнездилось, в среднем, по несколько сотен, то на острове Большой Айнов – 8000, на острове Малый Айнов – около 15000 птиц!

Тупики у гнезд, остров Большой Айнов, 2018 г. Фото: Юрий Быков.

Л.О. Белопольский и Татьяна Боголюбова провели на Новой Земле 2 месяца. Они составили список видов всех гнездящихся там видов, провели их полный учет, окольцевали около 1400 птиц. На территории Новоземельского филиала насчитали более 1000 гнезд гаги. «А значит, - с удовлетворением отмечает директор, - выбор места для организации заповедника на Новой Земле оказался вполне удачным и в отношении охраны и восстановления гагачьего поголовья» (Белопольский, 1947).

В последующие годы наука в заповеднике успешно развивалась, численность птиц росла, но с точки зрения затраченных на это усилий работа по-прежнему проходила по принципу «Пусть это вдохновит вас на подвиг». Белопольский многократно обращался в Главное управление по заповедникам с просьбой перевести его на должность зав.научной частью, освободив от должности директора. Теперь это стало особенно важно, поскольку территория заповедника, а вместе с ней объем административной работы многократно возросли, а времени у Белопольского стало меньше в связи с поступлением в докторантуру Зоологического института АН СССР. В 1948 г. его просьбу наконец удовлетворили, назначив директором В.М. Элеша, переведенного на Семь островов из Кандалакшского заповедника.

Но, сказать по правде, намного легче от этого не стало. Приказ о назначении нового директора вышел только в конце июня, а сам директор смог приехать ещё позже. Фактически, в полевой сезон 1948 г. Белопольский по-прежнему исполнял обязанности и директора, и руководителя научных работ, и научного сотрудника, поскольку сам вел одну из основных тем. Более того, на начало 1948 г. в заповеднике ни одного научного сотрудника, кроме него, и не было. Только к маю в штат взяли жену Льва Осиповича, М.М. Белопольскую, что «помогло заповеднику вовремя развернуть научную полевую работу на основной территории». Однако ставку научного сотрудника для Айновых островов Главк не утвердил, и там «пришлось ограничиться проведением одной лишь охраны и весьма приближенным учетом гаги, произведенным наблюдателем» (Белопольский, 1948).

Единственный серьезный прогресс состоял в том, что на работу в заповедник поступил Савва Михайлович Успенский[5], назначенный заведующим Новоземельским филиалом, и, хотя и только с середины лета, приступил к работе на Новой Земле.

С.М. Успенский

Будущему знаменитому исследователю Арктики и доктору биологических наук Савве Михайловичу Успенскому было тогда 27 лет. Всего на десять с небольшим лет младше Белопольского, он принадлежал к той же генерации советских мужчин, успевших еще до 30-ти приобрести огромный жизненный и профессиональный опыт. Он с детства увлекался биологией, был членом знаменитого КЮБЗА (Клуба юных биологов Московского зоопарка), окончил биолого-охотничье отделение Московского пушно-мехового института, за время учебы в котором успел поработать ловцом животных и зоотехником на Северной базе зооцентра в Архангельске, а в 1941 году побывать с экспедицией Арктического института на Новой Земле. После окончания института в 1942 г. отучился в военно-ветеринарном училище и в 1944-1945 гг. принимал участие в боевых действиях в составе 2-го Белорусского фронта. После демобилизации работал в Главном управлении по заповедникам при СНК РСФСР. «Энергичный, требовательный, резкий, противоречивый», - пишут о нем коллеги. И ещё – беззаветно любящий Арктику, в которой проработал всю последующую жизнь. Наверное, другой человек и не смог бы работать в Новоземельском филиале заповедника в те годы и в тех условиях.

Приход в заповедник С.М. Успенского, который полностью взял на себя Новоземельский филиал, существенно облегчил организацию работы в заповеднике на следующие пару лет. Как обтекаемо формулирует в отчете Л.О. Белопольский: «работа протекала в менее тяжелых и в более нормальных, чем в прошлом году, условиях, хотя и была относительно напряженной» (Белопольский, 1949). Напряжение было связано с тем, что по-прежнему не хватало морских судов, соответствующих условиям Баренцева моря, и по-прежнему не хватало людей. С.М. Успенский на весь полевой сезон уезжал на Новую Землю, а все работы на территории Семи и Айновых островов проводили Л.О. Белопольский и аспирантка Т.Д. Герасимова, которую на лето оформляли временным научным сотрудником. Обычно в мае и первой половине июня Герасимова работала на Айновых островах, где гнездование птиц начиналось раньше, а потом ехала на Семь островов, где работала до конца полевого сезона.

Конечно, приезжали на практику студенты, в среднем 8-10 человек каждый год, это было большое подспорье в работе. Многие из этих студентов потом стали известными в биологии людьми. Например, в 1949 г. в заповеднике были: студент Пушно-мехового института Михаил Яковенко (впоследствии к.б.н., старейший научный сотрудник ПИНРО), студентка ЛГУ Эмилия Голованова (впоследствии к.б.н., фотограф-анималист и автор книг, один из основоположников сельскохозяйственной орнитологии), студент Тартуского университета Виктор Мазинг (впоследствии д.б.н., болотовед, геоботаник и эколог, академик Эстонской АН).

Студенты заповедника 1949 г.: М.Я. Яковенко, Э.Н. Голованова, В.В. Мазинг.

Несмотря на то, что студенты помогали во всех работах заповедника, штатных сотрудников хронически не хватало, в том числе, и в охране. В 1949 г. Л.О. Белопольский неоднократно обращался в Главное управление по заповедникам с просьбой взять на вакантную должность научного сотрудника выпускника Ленинградского университета, орнитолога Андрея Меженного, который стремился работать в заповеднике, однако просьба эта так и не была удовлетворена. Когда знаешь биографию Меженного – одного из руководителей КЮН, фронтовика, кандидата биологических наук и до мозга костей «полевого» человека – особенно ясно, насколько идеальным он был кандидатом для работы на Семи островах, и как жаль, что заповедник так и не обрел такого сотрудника.

А.А. Меженный, 1948 г.

На самом деле, уму непостижимо, как они справлялись с такими огромными территориями и масштабами работ столь малыми силами. Даже если не принимать во внимание научные работы по самым разным направлениям (а в заповеднике ежегодно велась работа по 10-15 темам), нужно было каждый год провести учеты всех птиц на всех островах и выполнить план по кольцеванию. Чтобы читатель мог хоть немного вообразить масштабы этой работы, скажу, что только количество кайр составляло 15-20.000 на Семи островах и более 500.000 на Новой Земле, количество чайки-моевки – около 5-7000 на Семи островах и 10-20000 на Новой Земле. Окольцовано было в 1950 г. на Семи островах почти 5000 птиц, на Новой Земле – почти 15000. И дело не только в количестве. Для кольцевания птиц на базарах необходимо спускаться по отвесным скалам, скользким от птичьего помета. Для этого использовалось самое примитивное снаряжение – веревочные лестницы и тросы, да и о тех Белопольский писал, что они уже пришли в полную негодность и просил Главное управление снабдить заповедник новыми «для обеспечения безопасности жизни сотрудников и практикантов» (Белопольский, 1949).

Участок колонии чаек-моевок. Фото: Олег Першин.

Участок колонии кайр. Фото: Роман Плотников.

В заключение отчета за 1950 год Белопольский пишет о том, что необходимо в следующем году улучшить охрану заповедника, приглашать больше студентов-практикантов, с помощью которых заповедник сумеет лучше выполнить план научно-исследовательских мероприятий, в том числе, кольцевания. Но, пока на скалистых островах в Баренцевом море несколько человек из года в год вели свою подвижническую работу, в центре страны назревали совсем другие события…

1951 г. Конец заповедника

 
Семь островов. Фото: Роман Плотников.

Ещё в конце 1949 г. в Совете министров СССР встал вопрос о более широком использовании заповедников в хозяйственных целях. Министр лесного хозяйства А.И. Бовин предложил «пересмотреть режим заповедности». И его «пересмотрели». Результатом стало постановление Совета Министров от 29 августа 1951 г. «О ликвидации Главного управления по заповедникам при Совете министров РСФСР и об упразднении отдельных заповедников». «Отдельными» оказались почти 70% всех заповедников СССР: 88 из 128. Площадь всех остальных была сокращена, а общая площадь заповедных территорий уменьшилась в 15 раз. В истории охраны природы это событие осталось под названием «Первый разгром заповедной системы СССР».

Среди заповедников, которые уничтожили «как излишние и не имеющие научного значения», оказались и «Семь островов»[6]. Единственное, что можно считать везением в этой трагической истории, так это то, что полностью ликвидирован был только Новоземельский филиал, а архипелаги Семь островов и Айновы острова включили в состав Кандалакшского заповедника.

Заголовок отчета Л.О. Белопольского за последний год смахивает на надпись на надгробном камне: «Отчет о научно-исследовательской работе Государственного Заповедника «Семь островов» за 1951 год (с 1-го января по день ликвидации заповедника, 15-е октября 1951 г.). Даже сейчас, через 70 с лишним лет читать его невероятно грустно. Текст пестрит фразами: «работы не были закончены вследствие ликвидации заповедника», «в связи с ликвидацией тема осталась не законченной», «отчеты не представлены ввиду ликвидации заповедника». Можно только догадываться, каково было писать этот отчет Л.О. Белопольскому – человеку, который этот заповедник создавал!

На этом закончилась история заповедника «Семь островов», и мы можем оценить, действительно ли он не имел научного значения, как утверждало постановление. Итак, как самостоятельное учреждение, заповедник существовал всего 13 лет. Фактически проработал и того меньше - с учетом перерыва на войну, всего 7 полноценных сезонов. И за этот мизерный срок на основе работы в заповеднике:

- защищены восемь кандидатских диссертаций: Владимир Модестов «Экология колониально гнездящихся птиц» (1941 г.); Юрий Кафтановский «Чистиковые птицы Восточной Атлантики» (1941 г.); Вера Рольник «Влияние температуры на эмбриональное и постэмбриональное развитие птиц» (1945 г.); Наталья Горчаковская «Птицы Семи островов» (1945 г.); Мария Белопольская «Паразитофауна птиц Баренцова моря» (1946 г.); Николай Карташев «Материалы по биологии развития чистиковых птиц Восточной Атлантики»(1950 г.); Татьяна Герасимова «Экология гаги Мурманского побережья и методы рационализации гагачьего хозяйства» (1951 г.); Савва Успенский «Экология, запасы и хозяйственное использование некоторых морских колониальных птиц Новой Земли» (1951 г.).

В этом списке должна была быть и кандидатская диссертация Вячеслава Успенского «Экология гнездового периода мурманской популяции гаги обыкновенной и экологические основы рационального промыслового использования гагачьих колоний». Но защитить её до своей гибели на войне автор не успел. Популярная брошюра «Гага и гагачье хозяйство», являющаяся краткой выжимкой из этой диссертации, была опубликована после войны, в 1946 году.

- защищена одна докторская диссертация: Л.О. Белопольский «Экология морских колониальных птиц Баренцева моря» (1954 г.). В 1957 г. она была опубликована в виде книги, в 1961 г. переведена и опубликована на английском языке.

- вышел первый том Трудов заповедника (1941 г.), оказавшийся, к сожалению, единственным. Хотя, как следует из отчетов Л.О. Белопольского, в 1941 г. в заповеднике были подготовлены к печати уже три тома трудов, но два из них так и не были опубликованы.

- вышло несколько книг и несколько десятков научных и популярных статей.

Некоторые публикации на основе работ, проведенных в заповеднике: Труды, 1941; Успенский, 1946; Белопольский, 1957 г.; Успенский, 1956; Успенский, 1958 г.

- снято два документальных фильма и несколько киносюжетов.

О довоенном фильме «Семь островов» я уже упоминала выше. Вторым был часовой фильм знаменитого режиссера-документалиста А.М. Згуриди «Во льдах океана», который снимали в течение двух полевых сезонов: в 1950 г. на Новой Земле, а в 1951 г. – на Семи островах. На экраны фильм вышел в 1953 г., когда заповедника «Семь островов» уже не существовало. Возможно, именно поэтому в фильме не упоминается ни его название, ни имена его сотрудников, в титрах говорится лишь о неких абстрактных ученых, изучающих природу Арктики.

***

Айновы и Семь островов по сей день являются частью Кандалакшского заповедника. А вот вернуть заповедник на Новую Землю так и не удалось, хотя такие предложения неоднократно делались. Более того, в последние годы существует проект постройки неподалеку от некогда заповедной губы Безымянной горнодобывающего производственного комплекса по добыче и переработке свинцово-цинковых руд. В самой же губе планируется постройка порта для обслуживания комбината (Покровская, 2017). Если этот проект будет реализован, то птичьи базары губы Безымянной - самые крупные колонии морских птиц северного полушария! – погибнут, и увидеть их можно будет только в фильме 70-летней давности…

При подготовке публикации использованы документы научного архива Кандалакшского заповедника, документы Гос.архива Мурманской обл. (ГАМО), а также следующие источники:

Белопольский Л.О. 1957. Экология морских колониальных птиц Баренцова моря. М.-Л. Изд-во Акад. наук СССР. 460 стр.

Белопольская М.М. 2005. Интервью https://www.littorina.info/kandalaksha/kandalaksha/ochevidci/001.html

Бианки B.B., Паевский B.A. 2007. К столетию со дня рождения Льва Осиповича Белопольского (1907–1990) // Русский орнитологический журнал. Т. 16, вып. 382. Стр. 1363–1392.

Горчаковский А.А. Горчаковская Наталия Николаевна(1917-1999). https://www.littorina.info/kandalaksha/kandalaksha/ochevidci/gorchakovskaya.htm

Горяшко А. 2020. Дикая птица и культурный человек. Гага обыкновенная и человек разумный: четырнадцать веков взаимоотношений. Санкт-Петербург. 496 стр.

 Дубровский А.Н. 1941. Промыслы Новой Земли // «Природа и социалистическое хозяйство», №8, ч. 2. Стр. 298-300.

Карташев Н.Н. 1949. Птичьи базары Восточного Мурмана // «Охрана природы». Сб. 7. М., изд. ВООП. Стр.115-122.

Кошкина Т.В. 1966. Заповедник «Семь островов» // «Охрана природы». М., «Просвещение». Стр. 104-129.

Краснов Ю.В., Матишов Г.Г., Галактионов К.В., Савинова Т.Н. 1995. Морские колониальные птицы Мурмана. СПб, Наука. 221 стр.

Краснов Ю.В. 2011. Л.О. Белопольский: экспедиция на птичьи базары Новой Земли в 1942 г. // «Мир птиц», №39. Стр. 34-39.

Покровская И.В. 2017. Самая крупная колония морских птиц Северного полушария в губе Безымянная нуждается в срочной защите // "Вклад особо охраняемых природных территорий Архангельской области в сохранение природного и культурного наследия. Материалы докладов межрегиональной конференции (21-23 ноября 2017г.)". Архангельск, с. 29-30.

Спангерберг Е.П. 1941. Состав авиафауны острова Харлова и прилегающего побережья в гнездовой период 1932 г. // Труды заповедника «Семь островов». Т.1. Стр. 74-88.

Труды Государственного заповедника «Семь островов». 1941. Вып. 1. СНК РСФСР. Глав. упр. по заповедникам, зоопаркам и зоосадам. Москва. 93 стр.

Успенский В.С. 1940. «Острова в океане». М. Детиздат. 48 стр.

Успенский В.С. 1946. Гага и гагачье хозяйство. СНК РСФСР. Главное управление по заповедникам, зоопаркам и зоосадам. Москва. 36 стр.

Успенский С.М. 1956. Птичьи базары Новой Земли. М., Изд-во АН. 179 стр.

Успенский С.М. 1958. Птицы Советской Арктики. М., Изд-во АН СССР. 166 стр.

Успенский И.В. Очерк об отце. https://www.littorina.info/kandalaksha/kandalaksha/pervoist/yspensky_about/vospominania_iyspensky.htm

Фокин С.И. 2016. «Я буду учителем естествознания». https://bio.spbu.ru/news/detail.php?ID=5126

Формозов А.Н. 1997. У студеного моря. В кн. «Среди природы». Новосибирск. «ИНФОЛИО-пресс». Стр. 227-236.

Чертков В.Е. 1985. На крик кайры // «Правда» от 10.02.1985, стр. 3. 

Вернуться на главную