Александра Горяшко. 2022. Забытые отцы-основатели Кандалакшского заповедника.

Доклад на научно-практической конференции, посвященной 90-летнему юбилею Кандалакшского государственного заповедника.

Тезисы опубликованы в сборнике: Тезисы докладов научно-практической конференции, посвященной 90-летнему юбилею Кандалакшского государственного заповедника «90 лет научных исследований в Кандалакшском заповеднике: история и перспективы», г. Кандалакша, 19-22 сентября 2022 г. Апатиты: Издательство ФИЦ КНЦ РАН, 2022. Стр. 9.

 Забытые отцы-основатели Кандалакшского заповедника

Два портрета, которые вы видите, вряд ли кому-то о чем-то говорят. Между тем, это портреты людей, которые имеют самое непосредственное отношение к созданию нашего заповедника. Вот про них я и хочу рассказать. Но прежде небольшое вступление об истории заповедника вообще.

В этой истории много неоднозначных моментов, начиная с даты создания. Сегодня мы ведем отсчет от того момента, когда в названии впервые появилось слово «заповедник». Хотя по сути он тогда ещё оставался сезонным заказником, и даже как таковой фактически не действовал. Между прочим, до середины 1960-х гг. датой рождения заповедника считался 1939 г., и эта дата выглядит более разумной, потому что именно с этого момента заповедник действительно стал заповедником - и формально, и фактически (*1939 г. указан как год создания заповедника в брошюре Бианки, Карповича, Скоковой «Кандалакшский государственный заповедник», Мурманск, 1961).

Вторая неясность с тем, кто создал заповедник.

На картинке приведен текст, который – с небольшими вариациями – присутствует в большинстве источников, рассказывающих о создании заповедника. Александр Николаевич Формозов вроде бы прямо и не назван основателем, но последовательность событий и отсутствие других имен не оставляют выбора, и логика событий выстраивается сама собой: из экспедиций Формозова следует создание заповедника, значит, он и есть основатель.

На самом деле, в этом каноническом тексте много неточностей. Во-первых, в то время, о котором идёт речь, А.Н. Формозов «крупным отечественным зоологом» ещё не был, а был всего лишь молодым аспирантом Института зоологии МГУ.

 Во-вторых, ни одна из его экспедиций не была посвящена изучению гаг. Экспедиция 1927 года на остров Кильдин была предпринята для изучения песцов, экспедиция 1929 года, на остров Харлов, - для изучения морских птиц. Наблюдения над гагой были сделаны попутно, точнее говоря, наблюдать пришлось не столько саму гагу, сколько её разоренные гнёзда.

Наконец, каким образом, экспедиции на Баренцево море могли быть связаны с созданием заповедника в Белом море? А.Н. Формозов предлагал создать заповедник на архипелаге Семь островов, где проходила его вторая экспедиция, и где одноименный заповедник действительно был создан в 1938 году. Но нет ни одного свидетельства, что Формозов предлагал создать заповедник на островах Кандалакшского залива и даже что он вообще бывал на этих островах.

Вместе с тем, нельзя сказать, что Формозов уж совсем ни при чем. Он очень даже «при чем», только его причастность относится не столько к созданию нашего заповедника, сколько к охране гаги в СССР в целом.

В 1930 г. у Формозова вышло сразу три публикации по гаге: две небольшие статьи и отдельная брошюра. Никакой принципиально новой информации в них не содержалось, но это были первые специальные публикации по гаге в СССР, и именно с них у нас началось изучение гаг.

В том же 1930 году выходит статья молодого орнитолога Льва Осиповича Белопольского «О зимовке гаги в Кольском заливе». Она написана на материалах наблюдений, сделанных ещё в 1920-х годах на Мурманской биологической станции, но публикуется в 1930 г. Как пишет автор: «в связи с появившимся в последнее время интересом к гаге как к чрезвычайно ценному в промысловом отношении объекту» (Белопольский, 1930).

В том же 1930 году, для исследования «производительных сил орнитофауны» в командировку на Новую Землю отправляется молодой сотрудник Всесоюзного арктического института, орнитолог Леонид Александрович Портенко. В следующем году он публикует статью по материалам этой экспедиции, основное внимание в ней уделено сбору гагачьего пуха.

Наконец, практически немедленно после этих публикаций появляются постановления об охране гаг. Но произошло это не потому, что государство внезапно полюбило гагу, а потому что в стране с разрушенными за время революции и войны экономикой, промышленностью и сельским хозяйством, начали играть особенно важную роль природные ресурсы. И публикации Формозова привлекли внимание к ещё одному, пока не освоенному ресурсу – гагачьему пуху.

Правда, с постановлениями об охране гаг, которые появились после публикаций Формозова, у нас тоже не всё понятно. Принято считать, что их было три – сначала запрет охоты на всей территории страны, потом постановление по Карелии и, наконец, по Кандалакшскому р-ну. Но если для Карельского и Кандалакшского постановлений существуют точные даты, номера и тексты, то общероссийское постановление найти не получается. И после безуспешных поисков создается впечатление, что его и не было.

А вот что действительно появилось в 1930 г., так это новое ПОЛОЖЕНИЕ ОБ ОХОТНИЧЬЕМ ХОЗЯЙСТВЕ РСФСР от 10 февраля 1930 г.

Правда, там нет ни слова о гаге и вообще о конкретных видах, но есть пункт о том, что правила и сроки охоты устанавливаются для отдельных местностей местными органами власти. Что выглядит логичным.

Итак, с постановлениями об охране мы разобрались. Ну а все-таки заповедник, кто же его создал, если не Формозов?

В книге о Кандалакшском заповеднике (1984) В.Н. Карпович пишет о двух людях: охотоведе-биологе А.Н. Дубровском и научном сотруднике Ленинградской промохотбиостанции М. И. Леганцеве.

 Похоже, Карпович был первым, кто вообще о них упомянул. Полные имена при этом не упоминаются, только фамилии и инициалы. Полагаю, Всеволод Николаевич их и не знал, а информацию о работе этих людей черпал из их отчетов, которые хранятся в научном архиве заповеднике

Вот так выглядят эти отчеты. И у меня сложилось впечатление, что с 1980-х гг., когда эти отчёты читал Карпович, и до 2020 г., когда их прочла я, никто к ним не притрагивался. И напрасно, они очень интересные.

Если их все-таки прочесть, то получается, что были два человека: Дубровский, который сделал первое описание островов вершины Кандалакшского залива, дал первую оценку численности гнездящихся гаг и обосновал создание заповедника, и Леганцев, который провел первое детальное обследование островов после их заповедания, провел первый учёт гнездящихся гаг и составил план дальнейшей работы заповедника. А мы об этих людях не знаем ничего – ни как их звали, ни как они выглядели, ни как они жили. Мне представляется, что это очень неправильно и я начала искать о них информацию. Про Леганцева пока ничего найти не удалось, а про Дубровского – удалось, и довольно много, хотя это и было трудно, и ушёл на это почти год.

Итак, Дубровский. Зовут его, как выяснилось, Александр Николаевич. Более того, выяснилось, что настоящая его фамилия вовсе не Дубровский, а Мышко. Фамилию он поменял в 1922 г., когда поступил учиться в Петроградский Лесной институт. Это информация из его Студенческого дела. Там же нашлась и единственная фотография Александра Николаевича. Более поздних фотографий обнаружить, к сожалению, не удалось.

Кроме студенческого дела, сохранились кое-какие документы в разных архивах. На основе этих документов удалось восстановить основные этапы биографии А.Н. Дубровского. Вот, если очень коротко, вся его жизнь, уместившаяся в один слайд.

Родился Александр Николаевич в 1901 г. в семье сельского учителя и был старшим из пяти детей. Закончил школу и поступил было в техникум, но не окончил его. Из-за бедственного материального положения семьи надо было идти работать.

Два года он проработал сельским учителем и в 1922 г. наконец поступил в Лесной институт в Петрограде. В студенческом деле есть красноречивое заявление в приемную комиссию. В нем он просит зачислить его на бесплатную вакансию и далее пишет, что не может предоставить документ о своем материальном положении, т.к., цитирую: «для этого необходимо ехать в деревню, платить за дорогу, туда и обратно, более 16-ти миллионов, которые приходится брать у отца, служившего 30 лет народным учителем и содержащего на своем иждивении, кроме меня, семью из 6 человек нетрудоспособных. Если возможно, прошу принять без экзамена, в виду того, что приемные испытания в Лесном институте начинаются 16 августа, а время проживания в Петербурге у меня лишь …, после которых придется пешком пробираться домой, в Новгородскую губернию, за 300 с лишком верст от Петрограда».

В институте учился долго, 8 лет, периодически брал продолжительные отпуска по состоянию здоровья.

Ещё во время учебы появились первые публикации – небольшие научно-популярные заметки о природе в журналах:

Дубровский А.Н. 1926. Скворцы, обманутые весной // Живая природа. № 7, стб. 221-222.

Дубровский А.Н. 1929. О кольцевании птиц // Охота и природа. № 19, с. 13.

Наконец в 1930 г. окончил институт и по распределению работал в НИИ лесного хозяйства. Именно в это время состоялась экспедиция в Кандалакшский залив.

В 1932 г. перешел на работу в Арктический институт и в том же году отправился в Новоземельскую научно-промысловую экспедицию (1932/33).

 Потом экспедиции пошли одна за другой.

1934-1935 - Обско-Тазовская промыслово-охотничья экспедиция

1936 –Таймырская промыслово-биологическая экспедиция

В 1937 г. промышленно-биологический отдел передали из Арктического ин-та во вновь организованный институт Полярного земледелия, и Дубровский стал его сотрудником.

В 1939-40 – ещё одна зимовка на Новой Земле.

И это последнее, что мы знаем о его жизни. Точную дату смерти установить не удалось, но в Блокадной книге Ленинграда значится человек, полностью совпадающий по имени и году рождения, так что есть основания полагать, что это наш Дубровский. Дата смерти: февраль 1942. Место захоронения: Смоленское кладб., братская могила.

Место проживания: В. О. 12-я линия, д. 55/20, кв. 30. (Блокада, т. 9) Источник сведений: Книга памяти «Блокада, 1941–1944»

Теперь давайте остановимся на некоторых моментах жизни Дубровского более внимательно. В первую очередь, на экспедиции 1931 года в Кандалакшский залив.

По результатам этой экспедиции Дубровский написал две работы:

- опубликованную в 1936 г. статью "Гага и гагачий промысел в Кандалакшском заливе" // Известия Гос. геогр. общ-ва. Т. 68. Вып. 6. С. 899-914. В ней подробно описано всё, что они делали и приведены краткие рекомендации по дальнейшей работе.

- и не опубликованный, но очень интересный отчёт "Программа и инструкция по изучению гаги и гагачьего промысла в Белом и Баренцевом морях".

Программа эта, несмотря на свое камерное название, носит весьма глобальный характер, предлагая для изучения гаги изучить сперва буквально всё, её окружающее, от геологии до фенологии. Включает она также подробные инструкции по сбору материала, способам измерений гаги, требования к этикеткам и проч.

После знакомства с этой Программой трудно избавиться от впечатления, что вся дальнейшая работа Кандалакшского заповедника, созданного на следующий год, ориентировалась именно на эту программу, причем в течение многих лет.

 В Кандалакшском заливе, насколько мне известно, Дубровский больше не бывал. Но с темой гаги не расставался после этой экспедиции долго, практически всю жизнь.

В своей первой Новоземельской экспедиции он руководил охотничье-промысловым отрядом и опубликовал работу по песцам. Но, как оказалось, сохранился ещё один совершенно замечательный документ - рукопись Дубровского «Птицы Новой Земли». Он попал аж в Норильск, где и удалось его отыскать.

Это машинописный отчет на 33 трех страницах, где описаны все встреченные виды птиц. 6,5 страниц посвящено гаге – больше, чем какому-либо другому виду. И тут не только фиксация встреч, но и наблюдения за поведением, и вообще явный интерес и симпатия к гаге.

Также в Норильске хранится дневник Дубровского со второй зимовки на Новой Земле в 1939/40 гг. Его ещё предстоит расшифровать.

Дневник, судя по всему, очень интересный. Здесь и записи наблюдений, и данные опросов, и выписки из дневников других исследователей. Упоминается здесь и Н.П. Демме («Демме работает по гаге. Собрала интересный материал» (с.16)) и лодка по имени «Гага» («ходили на «Гаге»).

Что касается опубликованных работ, то их у Дубровского вышло более 30, среди них и научные отчеты по экспедициям, и популярные заметки.

И из них 7 работ посвящены гаге. Последняя – "Гагачье хозяйство на Айновых островах" – была опубликована в 1944 г. уже после смерти автора.

И второй из забытых отцов-основателей, о котором я хочу сегодня рассказать – это первый заведующий заповедника Алексей Андреевич Романов.

Он вроде бы и не забытый – его работу в заповеднике довольно подробно описывает В.Н. Карпович в своей книге. Но, с другой стороны, кроме вот этой, достаточно недолгой работы, мы ничего о Романове не знаем. Вернее, до сегодняшнего дня не знали. И фотография его существовала только одна, вот эта страшненькая. И это незнание было особенно обидно, потому что наше старшее поколение ещё имело шанс поговорить с самим Романовым, но не воспользовалось этим шансом.

 Оказалось, однако, что исправить эту несправедливость все-таки можно: личные дела Романова сохранились в архивах в Петербурге и Петрозаводске.

Более того, оказалось, что в Карельском национальном архиве в 1980-х гг. уже работала наша сотрудница, Т.Д. Панева. Она делала выписки по истории заповедника (по просьбе В.Н. Карповича, которому эти сведения, надо полагать, нужны были при подготовке книги) и даже встречалась с вдовой Романова. Выписки сохранились, а вот запись разговора с вдовой, к сожалению, не велась.

Итак, что же удалось восстановить.

Романов и Дубровский почти ровесники, и их биографии во многом похожи.

Алексей Андреевич Романов родился в селе, в многодетной семье, его отец работал садовником. Окончил школу, потом работал вместе с отцом инструктором по садоводству в школах г. Сердобска.

В 1925 г. поступил в Университет. Как и у Дубровского, у него в студенческом деле есть документы, свидетельствующие о тяжелом материальном положении. Например, заявление: «Прошу зачислить меня на госстипендию, т.к. семья оказать какую-либо материальную поддержку не может ввиду нетрудоспособности большинства членов семьи». В анкете указано 9 членов семьи, из них 4 неработоспособных в виду малолетства и старости.

Вероятно по этой же причине на 4 курсе Романов подписал «договор о контрактации» с Наркомземом Узбекской ССР, по которому ему платили хоз.стипендию, а он обязался по окончании учебы приехать в Самарканд и поступить в распоряжение Наркомзема.

Что и сделал, но проработал там только 6,5 мес., после чего вследствие болезни вынужден был оставить эту работу и вернулся в г. Ленинград,

Здесь с 1931 по 1935 год сменил несколько мест работы. На этот же период приходится пол года службы в армии.

Наконец, в 1935 г. Романов стал старшим научный работник в КНИИ, в Петрозаводске, И в этом же году был назначен зав. Канд. Заповедником.

О работе Романова в заповеднике можно сказать очень много, но здесь я этого делать не буду. Поскольку именно этот период его жизни нам известен лучше всего и интересующиеся могут почитать о нем и в книге Карповича, и в отчетах самого Романова, хранящихся в научном архиве заповедника. Скажу лишь, что только с началом работы Романова заповедник начал напоминать заповедник, и он сам лично выполнил огромное количество работ, поскольку больше их выполнять было и некому – кроме него в заповеднике было лишь несколько сезонных сторожей.

Был он на тот момент совсем молодым человеком, ему был 31 год, и выглядел, вероятно, гораздо ближе к студенческой фотографии, чем к этой, сделанной уже после войны.

За время заведования заповедником Романов написал два очень содержательных отчета – за 1935 и 1936 гг., а также опубликовал статью о заповеднике в журнале «Советское краеведение».

Интересно, что подобно Дубровскому, Романов продолжал писать о гаге и после расставания с заповедником – в 1947 г. в трудах Карело-Финского учительского института вышла его большая статья «Гага Карельского побережья Белого моря».

Работа Романова, связанная с заповедником, закончилась в 1939 г., когда его призвали на Финскую войне. Там он получил ранение и тяжелую контузию, и даже был похоронен живым (по рассказу вдовы Романова, пересказанному Т.Д. Паневой).

Поэтому на следующую войну Романов уже не попал, и всю войну проработал воспитателем в Сегилеевском детдоме в Ульяновской области.

После войны он вернулся в Петрозаводск, два года работал учителем географии в школе, а потом стал по совместительству работать ещё и в карельском отделении АН. Участвовал в работе Западно-Карельской комплексной экспедиции (1948-53). В частности, занимался изучением природных ресурсов бассейна р.Кеми.

И даже начал писать диссертацию, собрал для неё много материалов, но до защиты так и не довел.

В 1964 г. вышел на пенсию, а в 1966 г. скончался.

В библиотеке Карельского НЦ РАН мне помогли найти большую часть публикаций Романова. Самая известная из них – брошюра «О климате Карелии», она издавалась дважды.

Таков был жизненный путь первого заведующего заповедника.

Восстановление биографических данных Дубровского и Романова оказалось не самым легким делом. Поначалу даже было не понятно, куда обращаться, где искать информацию. Здесь перечислены все учреждения, в которые я обращалась, некоторые из них оказались пустышками, но в большинстве, к счастью, удалось собрать разные отрывочные сведения и сложить из них пазл.

Во всех этих поисках совершенно неоценимую и бескорыстную помощь оказала Маргарита Емелина, сотрудник ААНИИ, за что ей низкий поклон.

Вернуться на главную